Письма к утраченной

8 августа 1943 г.

Дорогая Стелла!

Прости за долгое молчание, прости за последнее письмо – я был не в себе, когда писал, и ты, конечно, это почувствовала. Я тогда еще не понимал, что заболеваю. Получился горячечный, гриппозный бред. Затем пришли все удовольствия: жар, галлюцинации, жуткие суставные боли. Мне казалось, я подбит, даром что не помню, когда и как. Представь, привозят меня в госпиталь, а там медсестра – блондинка. Ну все, думаю, попал. В тыл к немцам занесло.

Самое скверное, что, пока я валялся с гриппом, мои ребята завершили оставшиеся вылеты. Без меня. Еще, конечно, без Джонсона и без Харпера, так что я везунчик. После вылета меня навещали Морган с Оделманом. Притащили бутылку бурбона, и мы успели раздавить ее на троих прежде, чем, подобно фурии, влетела медсестра и выгнала моих приятелей. И знаешь, что я выяснил опытным путем? Что хуже гриппа – только грипп в сочетании с похмельем.

Я проболел десять дней. Лежал и думал: если бы не проклятый грипп, я бы уже отстрелялся. Я был бы уже в Лондоне, в доме на Гринфилдс-лейн, с тобой. Я постоянно думаю о тебе, эти мысли доставляют острое, горчащее наслаждение. Мечтами я растравляю душу, поэтому наслаждение горчит. Но по понятным причинам остается наслаждением.

Надеюсь, что через пару дней меня в составе нового экипажа отправят на задание. Вернуться в строй будет трудно, зато уже через четыре вылета я смогу быть с тобой – до конца наших дней. Не знаю, что нас ждет. Нет, знаю: по меньшей мере нас ждет дом на Гринфилдс-лейн.

Береги себя, моя дорогая девочка.

Дэн.

Складывая по сгибам последнее письмо, Джесс улыбалась. Наконец-то есть зацепка – упоминание о доме. Еще ей понравилось, как Дэн Росински описывал свою болезнь. Кто-кто, а Джесс теперь знает, каково это – бредить и метаться в жару. Странно другое – температуря сама, Джесс бредила Дэном. Ну еще, конечно, и Уиллом, получился такой собирательный образ. Щеки вспыхнули при воспоминании о том, как Уилл возник из горячечного бреда, как остудил нежной ладонью ее лоб. К тому времени Джесс практически потеряла ощущение реальности, не могла разобрать, что есть на самом деле, а что ей только кажется, однако сразу почувствовала и силу, и искреннее желание помочь. А еще она поняла: дальше можно не биться, этот парень ее спасет.

Не забыть сказать ему спасибо. Хоть бы кто-нибудь зеркало одолжил!.. Джесс кое-как повернулась, боясь выдернуть иглу, стала оправлять больничную рубашку. Честное слово, это не одежда, это какой-то бумажный пакет. Сообразила, что вместо зеркала можно посмотреться в окно, ведь сумерки уже сгустились. Провела рукой по немытой, клочьями остриженной голове. Увидела, как в палату входит Уилл с чаем. Всполошилась, поспешно развернулась.

Уилл принес два картонных стаканчика и кусок фруктового пирога в целлофане. Руки у него красивые, отметила Джесс, пока он ставил чай и пирог на тумбочку, пока откидывал со лба темный вихор. И волосы красивые. А улыбка – просто бесподобная.

– Пирог не слишком аппетитный, но ничего другого в буфете не было, а ты, наверное, есть хочешь.

– Спасибо, – выдохнула Джесс, причем напряжение у нее в груди не имело ничего общего с пневмонией.

Глава 26

1943 год

– Ты что, есть не будешь? – Нэнси покосилась на кусок черствого миндально-изюмного пирога, который Стелла рассеянно крошила ложечкой. – Чем портить продукт, давай лучше я его съем. Я голодная как волк.