«Где она, где? — Рататоск закрутила руками, разглядывая браслеты на запястьях. — Нет! Нет, пожалуйста, я же всегда таскаю ее с собой… Где ты, милая?» — она сунулась в болтавшийся на поясе споран, кожаный кошель для всяких полезных в дороге мелочей. Какая-то летучая дрянь сделала попытку вонзить свое жало ей в глаз, Рататоск заверещала, одной рукой отгоняя мошкару, а другой шаря в сумке. Неловкое движение — и все содержимое кошеля рассыпалось по траве, но Рататоск успела заметить проблеск красного и зеленого. Наклонилась, поспешно нашарив прохладную и чуть шершавую поверхность статуэтки. Маленькая жаба с широко разинутой пастью, ее амулет на счастье.
Фенрир уже не выл, а истошно скулил, белым вихрем мечась от одного обрывистого склона к другому. Рой облепил волкодлака со всех сторон, белая шерсть теперь казалась буро-пятнистой, покрывшейся проплешинами. Слейпнир из последних сил вынуждал себя стоять на месте, и об одно из его твердых как камень копыт Рататоск ударом ладони решительно разбила глиняную жабу. Сколько лет берегла, сколько путешествий эта фигурка совершила вместе с ней, но другого выхода нет. Никто из них не обладает талантами к магии, а здесь только чародейство и спасет.
Из осколков разбитой фигурки вытекла лужица густой прозрачно-зеленой жидкости, похожей на мед. Приподнялась, раздуваясь, превращаясь в обычную крапчатую жабу с выпученными глазами и бурыми полосками по влажной желтоватой кожице. Жаба раздула горло, квакнув, сделала прыжок — и рядом с ней появилась вторая. Третья. Десятая. Всякий новый прыжок приводил к тому, что число жаб неуклонно возрастало.
Рататоск прижалась к часто вздрагивающему коню, обмахивая его пучком сорванного папоротника и пытаясь успокоить. Жаба увесисто скакнула через ее ногу, стрельнул вылетевший из пасти и мгновенно втянувшийся липкий язык, ухватив жужжащую осу. Краем уха Рататоск слышала многократное «шлеп-шлеп» и приглушенное кваканье. Яростный гул насекомых поначалу вроде б усилился, а потом слегка затих — или Рататоск так показалось? К ее ногам привалилось что-то горячее и мягкое. Тяжело дышащий, взъерошенный и помятый Фенрир добрался до них, уткнулся мордой в колено белке-оборотню и затих.
Так они и стояли. Пошел мелкий, едва ощутимый дождь, оседавший влажной пылью. Важно квакали жабы, Рататоск, стараясь не смотреть по сторонам, махала листьями папоротника, пока рука не онемела.
«Все? — робко спросил Фенрир. — Я их больше не вижу. Ни мерзости с крыльями, ни жаб. Они упрыгали во все стороны».
— Надеюсь, они тут поселятся и будут счастливы, — Рататоск отбросила смятые листья и обеими руками вытерла лицо. Чище оно от этого не стало, зато белка слегка успокоилась. Присела на корточки и стала собирать разбросанное богатство. Свинцовое грузило и примотанный к нему костяной крючок, лоскуты тканей с воткнутыми иглами, засушенная кроличья лапка и ярко-синее птичье перо, необработанный кусочек янтаря и связка отлитых из серебра оберегов — крохотный гребень, кораблик, молот Тора и яблоко Идунн…
«Вот еще, — Фенрир носом подтолкнул к ней скрытую листьями костяную фигурку бегущего волка. — Ты умница. А еще чародейских штук у тебя в запасе есть? А волк что, тоже во что-нибудь превращается?»
— Много будешь знать, быстро состаришься, — Рататоск погладила лобастую голову волкодлака. — Вот бы знать, это последняя докука на нашем пути или встретятся еще?
Оставшийся путь до морского побережья оказался кратким и прошел без малейших задержек. Оказавшись на пустынном каменистом берегу, волк и конь прямым ходом ринулись в воду, вздымая тучи сверкающих брызг и затеяв возню на мелководье.
«Ну точно дети малые», — умилилась Рататоск. Сама она, порыскав, отыскала ручеек с пресной водой, умывшись и удостоверившись, что все заработанные царапины и шрамы потихоньку затягиваются. Она бы дорого дала за возможность переодеться, но чего нет, того нет. Пришлось довольствоваться тщательной чисткой килта, рубахи и хвоста, собравшего на себя все иголки, сухие листья и ошметки смолы из Девяти Миров.
Приведя себя в порядок, зашагали дальше. Братцы, в кои веки не ссорясь, разом указали одно и то же направление — лигах в пяти к восходу в море врезалась причудливых очертаний скала, похожая то ли на спящего волка, то ли на огромную рыбу. С моря веяло бодрящим запахом соли и водорослей, дорога была легка… пока зоркий и более высокий Слейпнир не углядел возвышавшееся впереди странное сооружение, явное творение рук человеческих.