Письма мертвой королеве (СИ)

— Да ну тебя! — не на шутку обозлилась Рататоск. — Ну что тебе, жалко? Самый умный, да? Я ж теперь ночей спать не смогу, буду мучиться и думать об этих треклятых розах! Как ты догадался? Сле-е-е-ейпнир, ну я же тебе столько морковки перетаскала, ради тебя утащила у альвов эту здоровенную книженцию, а знаешь, какая она была тяжелая, я же к тебе всегда всей душой… — белка часто-часто заморгала, готовясь разрыдаться.

— Ой, ну ладно, — сдался Слейпнир, благо круживший рядом волк начал нехорошо скалиться. — Слушай, — хотя на побережье, кроме них, никого не было, он наклонился к уху Рататоск и вполголоса что-то пробормотал. Глаза белки стали круглыми и очень удивленными. Девица неожиданно переломилась в поясе и начала хохотать, раскачиваясь взад вперед, держась за живот и причитая: «Ой, моченьки моей нет, ой, не могу!». Вплетенные в косички бубенцы вторили ей переливчатым звоном.

«Чего это она? — удивился Фенрир. — Что ты ей наговорил?»

— Слегка приоткрыл покров мудрости над тайнами Мироздания, — с достоинством ответствовал Слейпнир. — Как жаль, что ее неокрепший разум оказался не готов к постижению такого знания…

«Она навсегда теперь такой останется?» — забеспокоился Фенрир.

— Не исключено.

— Не верь ему! — сквозь смех прокричала Рататоск. — Слейпнир, отныне ты мой герой!

«А как же я?» — обиделся волкодлак.

— А ты будешь моим героем завтра. Я ж не сказала, что он мой герой навсегда. Все, с этого дня я больше не могу спокойно смотреть на розы! Буду всякий раз подсчитывать лепестки! — белка закружилась на берегу, раскинув руки. — И на ромашках тоже! И на шиповнике! И на… что там еще растет в садах у Фрейи?

Слейпнир молча сгреб развеселившуюся девицу поперек талии, закинул себе на плечо и пошагал дальше. Рататоск дрыгала ногами и голосила, требуя поставить ее на землю. Фенрир, прежде чем пуститься вдогонку, воровато оглянулся и задрал лапу на подножие столба. Оставив свою обильную и резко пахнувшую метку, волкодлак с довольными видом поскакал догонять сводного братца и подружку.

Подле корней Иггдрасиля.

Гора постепенно приближалась. Дальние хребты, повышаясь, исчезали в клубах тумана. Порой казалось, что там, за белесой завесой, вздымается гора высотой до самых небес, а может, и больше. Иггдрасиль, великий ясень, Древо, на ветвях которого потихоньку раскачиваются Девять Миров. Рататоск всегда завораживала мысль о том, что земля, по которой они ступают, одновременно спелым яблоком висит на огромной ветви. Вот если бы было на свете такое чародейство, которое позволило бы ей увидеть с огромной высоты их самих, идущих по морскому побережью и то, как волны неспешно слизывают две цепочки человеческих следов и глубокие отпечатки волчьих лап. Где-то играют русалки, дочери Эгира, вершат свой бесконечный путь важные киты и стремительные косатки, плывут корабли под полосатыми парусами и порой упругую водную гладь разрезает костистый гребень на спине Ёрмунганда, странствующего в поисках ответа на очередную загадку. Как огромен мир, и даже ей никогда не счесть всех его чудес!

Скала-корень нависла над их головами, накрыла тенью, синей на сером ракушечном песке, разомкнулась высокой змеистой расщелиной, наполненной шелестящей перекличкой волн. На стенах огромного грота зыбко отражались солнечные блики. Пахло солью и свежестью, и еще немного пряным дымком и ароматом жареной рыбы, так что проголодавшийся Фенрир поневоле начал облизываться. Они шли, ориентируясь на манящий запах и тонкую струйку дыма, и, обойдя торчащие из песка валуны, похожие на тюленьи головы, вышли к костру. Обычный костер, обложенный закопченными камнями, пара рогулек, воткнутых по сторонам, и тушки лососей, нанизанные на ошкуренную ветку. Подле костра восседал сущий великан, головы на три-четыре превышавший долговязого Слейпнира. Был великан облачен в поношенную просторную рубаху с выцветшей от времени вышивкой по подолу, холщовые порты и безрукавку кудлатой овечьей шерсти, оружия же при нем не имелось вовсе. Всклокоченная шевелюра великана и короткая борода некогда были каштановыми в рыжину, с годами же сделались пеги и словно присыпанными пеплом. Зоркая Рататоск приметила на внушительной шее гиганта плетеное из алых нитей ожерелье-опояску, узкое и тугое, глубоко врезавшееся в кожу. Поговаривали, некогда Мимир из колена ётунов был умерщвлен по злодейскому сговору: убийцы отсекли ему голову и бросили расчлененный труп на берегу океана. Но сила мудрости и чародейства Мимира была так велика, что, даже будучи убитым, он смог дотянуться до утраченной головы и приживить ее обратно к туловищу. Возможно, ему помог в этом давний знакомец Один, а может, великан справился и сам — кто может поведать точно, ведь это было так давно и очевидцев тому не сыскалось…

Известно лишь, что с тех давних пор ётун Мимир живет отшельником подле корней Иггдрасиля и бережет источник, дарующий мудрость.