Письма об Индии

Теперь я в Диге, в садах Великих Моголов. Несмотря на неровную почву, аллеи выведены правильно, как рельсы железных дорог; порой они скатываются глубоко вниз, порой поднимаются в уровень с вершинами обрамляющих их раскидистых деревьев: можно рвать плоды и хватать руками попугаев. Но к этим садам должно отнести слова, сказанные о садах Ленотра[87], и назвать их произведениями зодчества. Здесь все камень и камень: почва устлана каменными плитами, берега прудов окаймлены каменными стенками, украшенными сквозной резьбой. Я не говорю уже о киосках, этих чудных зданиях, в которых и стены, и крыша выведены из камня, отесанного в тонкие, как доски, плиты, с окнами, завешенными мраморным кружевом, с мраморными балконами, повешенными на воздухе так легко и смело, что, кажется, одна только пери может опереться на них своей воздушной ножкой.

Отправив это письмо, я сам отправляюсь в Дели: пора. Впрочем, нужно бы было завернуть в индийский город Маттру [Матхура] и в английский — Мирут [Мератх].

Прощай, друг мой: отправляюсь спать под легкими мавританскими сводами. Ветерок еще довольно свеж, но холода уже кончились; плодоносные деревья покрыты весенними цветами.

[Ему же]

Дели, 9 февраля 1842

Слава богу, сегодня утром я получил твое письмо, посланное 28 октября из Парижа: стало быть оно пробыло в дороге менее трех месяцев и пришло бы еще скорее, если бы почта шла не на Калькутту. Не воображай, что я здесь ничего не делаю: я рисую. Из России я не получал писем с тех пор, как нахожусь в Индии, т. е. почти год. Писал я к нашим консулам в Александрию, Мальту и Марсель, писал к лондонскому банкиру Гарману и просил уведомить, не задержаны ли на почте за неплатеж денег письма, адресованные на мое или твое имя, и в таком случае переслать их в Бомбей с прописанием следующей к уплате суммы.

Расходов в Дели бездна. Преимущественно торгуют оружием: щитам, панцирям и палашам, которые известны в Лондоне под именем executioner’s sword [ «меч палача»], несть числа. Хотя я и не знал наверное, в живых ли ты, но купил на всякий скучай несколько оружия, имеющего свое достоинство и ценность.

Купил я тебе два железных щита, железный лук, какой-то странный, полное вооружение с кольчужными накожниками и перчатками, секиру, прямой меч, кинжал с кривой рукояткой и еще кинжал, всего на 750 рупий. Купил я также несколько рисунков, довольно замечательных; хорошие рисунки так дороги, что я отказался от покупки. Представь себе: на другой день моего прибытия сюда я видел сверток рисунков, совершенно похожий на тот, который мы видели в Париже, и, что еще страннее, с меня просили ту же самую цену — 200 рупий; до сих пор, в течение 12 дней, спустили только до 100. На этом свертке изображен торжественный поезд Великого Могола, и очень плохо! Не могу никак сторговать третий щит: он поменьше остальных, зато гораздо красивее. Кстати, о Великом Моголе… Да нет, лучше, как говорится, начать с начала.

Меня принесли в Дели ночью; я поместился в домике, назначенном для путешественников, невдалеке от города, столицы Могола. Здесь я нашел моего Федора, который прибыл сюда с тяжелой поклажей раньше меня, потому что не делал никаких изворотов и шел прямым путем.

Сгорая от нетерпения, я ходил в темноте, по пыльной и песчаной земле, окружавшей мой домик, и с первым лучом дня украдкой проскользнул через городские ворота в обширные и еще пустые улицы метрополии Индустана. Я взбежал по широкой лестнице первой попавшейся мне мечети, которая оказалась первой мечетью Дели и, может быть, лучшей в целом мире, и за полрупии, сунутой муэззину, взобрался на самую вершину минарета. Оттуда я увидал весь город, дворец Могола, обнесенный красными стенами, кучу домов с итальянскими террасами, взгроможденных один на другой, развалины гробниц и укреплений, разбросанные в дикой пустыне. Дым и туман покрывали всю эту панораму; солнце только что всходило; ветер был свежий.