Письма об Испании

Утро обмануло ожидания нашего капитана. Ветер встал сильный, но противный, так что нам невозможно было отойти от Тарифы. На этот раз капитан отпустил нас в город, говоря, что ветер не изменится до вечера, но чтоб на ночь мы приходили на судно. Француз, я и еврей отправились в Тарифу, и за завтраком же в кофейной я попросил еврея рассказать мне сказку мавра. Мне показалась она такою интересною по своей бестолковой оригинальности, что я тут же записал ее. Вот она.

«В древние времена в Аммаре жил погонщик верблюдов по имени Хамед-бен-Солиман. Почувствовав, что конец его приближается, призвал он к себе свою жену и своего маленького сына и так сказал им: „Лала-Кабура, мне остается жить немного часов, и я расстаюсь с вами, скорбя, что бог не удостоил меня окончить воспитание моего сына. Мулей-Абсалам умнейший малый и обещает быть чем-то необыкновенным. Но злые джинны зарятся на него и стараются его погубить; потому береги его и смотри за ним, дабы род мой не был потерян“.

«И когда сказал он это, схватили его столь сильные боли, что он уже не мог более выговорить ни слова. Лала-Кабура распустила свои волосы и закричала на весь Аммар: „Какая женщина имела столь красивого мужа, как Хамед-бен-Солиман? Был ли когда человек, который умел так обертывать голову кисеей и носить так свой гаик?[52] Где найдут такого погонщика, которого верблюды будут так слушаться, как слушались моего Хамеда-бен-Солимана?“. Все соседи и соседки сожалели о человеке и проводили его на кладбище.

«Мулей-Абсалам был еще мальчиком, когда случилось это печальное событие. Он был очень тих и от самого рождения своего ничего не говорил, кроме „аллагу-акбар“ (бог велик). Когда люди порицали за его чрезмерную молчаливость и насмехались над ним, отец его всегда говаривал: „Говорите, что хотите; я разделяю мысли моего сына; молчать лучше, чем говорить, и из десяти слов едва ли десятое слово угодно богу“. Но Мулей-Абсалам казался равнодушным ко всему, что около него происходило, и, когда умирал его отец, он, как видели то соседки, пристально смотрел вперед себя, выпуча глаза, и спокойно жевал старые финики. Мать, услышав, что его порицали за это, осердилась и сказала: „Говорите, что хотите; разве пророк не сказал, что достойно человека побеждать свою печаль? Разве великий Омар не усмехнулся, когда умер отец его, и не воскликнул: блаженны мертвые?“. И люди, слышавшие такие ее речи, качали головой и шли своею дорогой.

«Прошло семь годов после смерти Хамеда, погонщика верблюдов, и в продолжение этого времени ничего не случилось, разве только то, что Лала-Кабура приобрела много морщин, а Мулей-Абсалам — бороду. Впрочем, он был таким же молчаливым и по-прежнему не замечал, что есть на свете люди, кроме его. Совершив свою молитву как правоверный мусульманин, выходил он из дому, кой-как накинув себе свой гаик на плечи, и ложился где-нибудь в поле; но особенно любил он лежать под одной густой акацией. Там лежал он по целым дням; а мать его давала знать с таинственным видом своим соседкам, что у ее Абсалама что-то большое на уме и что подобно пророку и святым людям он ищет уединения, дабы без помехи предаваться своим мыслям. И люди, проходившие мимо его, старались пройти без шуму. Мулей-Абсалам все смотрел перед собой; а если иногда какой-нибудь жук, увиваясь около ствола акации, летел вверх, то Мулей смотрел на него с самым углубленным, сосредоточенным вниманием, следуя за его круженьем неподвижно устремленными глазами; потом вставал — но тихо, тихо и становился на цыпочки, чтоб как можно долее не терять из глаз улетавшего вверх жука.