Письма с фронта. 1914–1917

Поговорили о прошлом. О Соне (племяннице Броецкой) и о каком-либо случае с нею (помнишь, ты писала) она ничего не знает и с другой стороны знает что-то о последних днях Голубинской, чего нельзя рассказать. Про Соню Истомину слышала, что жизнь их не задается. Папа ее все время удержался в Тарнополе (единственный), и теперь его губерния увеличилась на огромную, только что завоеванную площадь. Работы у него теперь – ужас. Сегодня же Ел[ена] Ив[ановна] написала и отцу, и матери, рассказывая о встрече со мною. От нее, между прочим, я узнал, что Томашевский убит. Коля Зимин поправился совсем, челюсть у него вся новая, зубы роскошные, и он адъютантом Волгского полка. Броецкая тяжко больна, что-то с ногой.

Это письмо ты, вероятно, получишь ко дню Ангела мамы. Телеграмму ей послать не могу, телеграфируй ей и за меня… я страшно горд, что это вспомнил. На днях она прислала Осипу очень милое и теплое письмо, которое его привело в восторг. Уже три дня нет твоих писем, потому что мы вновь кочуем.

Давай, моя золотая, твои глазки и губки, а также наших малых, я вас обниму, расцелую и благословлю.

Ваш отец и муж Андрей.

Поклоны и поцелуи. А.

4 июля 1916 г.

Дорогая и золотая моя женушка!

Имеем прекрасный день после 3–4 дней непрерывного дождя, и на душе становится как-то светлее. Вчера был в окопах, пришлось ходить в некоторых местах по колено в грязи или воде, но так как это слишком скучно и тяжело, то шли кое-где и открыто… в одном месте были за это наказаны: обстреляны с 600 шагов (одна пуля просвистела около меня совершенно). Видела бы ты, как твой Георг[иевский] кавалер, да и вся компания, быстро возвратились в грязные окопы. Но блуждание по ним так скучно, что скоро вновь вышли на открытую… и большей частью так и продолжали путь, перебегая наиболее опасные места поодиночке, на расстоянии 10 шагов друг от друга. Приходилось по старой привычке ехать на «фильках» верхом, и – что забавно – привезши генерала, они были очень довольны. До определенного пункта я проехал на Гале, которая чувствует себя хорошо, но совершенно невыезжена и идет бестолково.

У вас жизнь протекает очень мило, и мне думается, что на этой суете ты отдохнешь и духом, и телом. Только зачем, моя цыпка, ты все берешь на себя амплуа старушки; если ты уже и в годах, то не забывай, что у тебя муж молодой и ему такие твои роли будут не под стать.

Досадно, что из-за Генюши вам придется раньше нужного тронуться в Петроград: месяцы сентябрь и октябрь – арбузные и виноградные – при хорошей обычно погоде представляют собою большую ценность. Ты можешь себе выбрать что-либо вроде виноградного лечения.

Вы, конечно, читаете о наших успехах, о таковых же наших союзников, но вы едва ли знаете, как подвигаемся мы в области техники, как далеко мы ушли и в этом отношении: желез[ная] дорога, напр[имер], почти ползет за нашими пятками, чего раньше никогда не было. Теперь и жителям это бросается в глаза. Скажи это тем из твоей компании, которые склонны у нас видеть только одно худое.

Ягоды здесь нет, и поесть ее мне не придется… это отвратительная сторона дела. Я уже посылал в стороны, делали это из-за меня другие, нигде ничего нет.

Я тебе писал, что Осип получил Георгия и нашему торжеству нет конца. Игнат тоже, вероятно, получит за одно – самое тяжкое – из своих ранений.

4. VII меня внезапно посетил Чарторижский, посидел немного, так как должен был ехать далее в поисках за своей дочкой… она уехала в этот день утром. Такой же славный, простой и искренний. Поболтали чуть-чуть. Осип на автомобиле вывел его на дорогу. Давай, моя радость, твои глазки и губки, а также малых, я вас всех обниму, расцелую и благословлю.

Ваш отец и муж Андрей.

Поклоны и поцелуи. А.

11 июля 1916 г.

Дорогая моя женушка!

После некоторого перерыва получил целую кипу твоих писем: от 24, 25, 27, 28 и 29 июня. Мои письма (ты пишешь о получении только 7.VI) также, вероятно, придут к тебе кучкой, хотя не такой плотной, как твоя. В последних двух твоих письмах ты уже знаешь о моем Георгии и выполняешь ту программу, которую я невольно предвидел: шлешь письма, молишься Богу, оттеняешь праздник льготами и подарками детям и т. п. Я все это уже пережил и отложил в душе как минувшее. Позавчера получил Выс[очайший] приказ от 10.VI с текстом моего подвига. Не пишу его тебе потому, что ты, вероятно, его уже получила или знаешь по выдержкам в газетах. Получив от моего Государя столь высокую награду, я не смею выражать каких-либо замечаний или критики, хотя не мог бы скрыть от тебя, что текст моего подвига, как он выработан Думой, многое – вольно или невольно – упускает из виду. Не упомянуто, напр[имер], даже слово «Перемышль», забыто сказать, что мой трехбатальонный полк бросился на целую мадьярскую дивизию, т. е. на 4 полка… Конечно, я получил награду, и значит, мой подвиг награжден, но полк теряет. То, что им совершено 4–5 декабря исключительное дело, величие которого лишь слабо отражается текстом Думы.