Письма с «Маяка»

Я обвожу взглядом сидящих за нашим столом. Ребекка с любовью смотрит на Дэнни, переживая за него.

– Этот несчастный случай произошел именно здесь, в этом самом зале. Мне было тогда всего двадцать два года. Да, двадцать два. Я был во цвете лет и собирался завоевать весь мир. Но у мира оказались другие идеи, и он нанес мне удар.

Я бросаю взгляд на Чарли – оказывается, он наблюдает за мной.

– Однако я не собирался поднимать лапки кверху и сдаваться. – Дэнни делает паузу и обводит взглядом аудиторию, внимание которой он уже полностью завоевал. – Сделаться инвалидом, когда ты молод и здоров, – это еще не конец. На самом деле для многих это лишь начало – начало нового образа жизни. Совершенно другой жизни, которая требует гораздо больше усилий. Но в то же время она намного достойнее, чем прежде. Леди и джентльмены, Фонд Лукаса пытается оказать помощь, дать надежду и, что самое главное, вернуть к жизни тех, кому мы нужны.

Аплодисменты.

– Я больше не буду отрывать вас от вкусного десерта. Скажу только, что одним вашим появлением здесь вы уже сделали великую вещь: пожертвовали на чудесное дело. Вы помогли немного улучшить чью-то жизнь. Но если вы действительно хотите помочь нам вернуть кого-то к жизни, тогда наш аукцион для вас, леди и джентльмены! Вы все видели замечательные лоты, которые мы перечислили в каталогах, лежащих у вас на столах. А если еще не видели, то посмотрите сейчас, пока не началось самое интересное. Предлагайте свою цену – и пусть она будет очень, очень высокой! Хорошего вам вечера!

Поклонившись, Дэнни быстро спускается со сцены и возвращается к нашему столу.

– Ты изумительно говорил, дорогой! – восклицает Ребекка, с трудом поднимаясь из-за стола. Ей мешает огромный живот.

– Не вставай, глупышка! – просит Дэнни, подкатываясь к своему месту. – Ты же так долго усаживалась! – Он целует Ребекку в губы. – Я был о’кей? – шепчет он жене, и она в ответ кивает и целует его в щеку.

– Это была превосходная речь, – обращается Саймон к Дэнни через стол. – Великолепная!

– Спасибо за добрые слова, – отвечает Дэнни.

– Ты молодец, Дэнни, – говорит Чарли. Поднявшись, он подходит к Дэнни и хлопает его по плечу. – Я скоро вернусь, – обращается он к остальным. – Только что заметил человека, с которым мне нужно поговорить.

Я улыбаюсь Чарли, и он отвечает на мою улыбку. Но, кажется, его лицо слегка затуманилось, когда мне на плечо легла рука Саймона. Нет, наверно, показалось.

– Как ты думаешь, я нравлюсь твоему другу Чарли? – шепчет мне Саймон, как только тот отходит от нашего стола.

– Да, конечно. А что ему могло не понравиться?

– Ну, просто у меня такое чувство, что он не пылает ко мне любовью.

– Видишь ли… Как я уже говорила, Чарли… он сложный. Думаю, ему нелегко видеть нас с тобой вместе, когда его брак рухнул.

– Но он же постоянно общается с супружескими парами.

– А, ты имеешь в виду Дэнни с Ребеккой! Но мы же выросли вместе.

– Понятно… Ты уверена, что тут нет чего-то большего?

– Честное слово, уверена. С Чарли все наладится, просто дай время.

Аукцион проходит очень успешно. Очевидно, Дэнни пригласил на бал тех, кого следовало. Некоторые лоты уходят за баснословные суммы.

Мой лот – экскурсия вдвоем с гидом по музею Виктории и Альберта. Он уходит за тысячу фунтов. Лот Чарли – право назвать своим именем новое печенье пекарни «Маяк». За него выложили внушительную сумму: три тысячи семьсот фунтов.

– Следующий лот, – объявляет аукционист, – прекрасная картина маслом конца девятнадцатого века. На ней изображены собаки в большой кухне. Она называется «В ожидании обеда». Начнем со ста фунтов?

– О, как мне нравится эта картина! – шепчу я, и в ту же секунду Саймон говорит:

– У меня есть клиентка, которая заплатит за нее большие деньги. Она любит собак.

Я тоже люблю – особенно тех, которые похожи на Вильсона. На картине изображены разные породы: кроме лабрадора, есть еще той-спаниель и Джек Рассел терьер. Все они ждут обеда в кухне викторианских времен. Мое внимание сразу же привлекает та, которая явно доберется до еды в миске первой, потому что она выше всех остальных собак. Это ирландский волкодав, очень похожий на Вильсона.

Этот лот популярен, и скоро цены взлетают так высоко, что картина становится мне не по карману. Мне бы хотелось попросить Саймона, чтобы он купил картину для меня, но я не могу. Очевидно, у него есть клиентка, которая заплатит вдвое больше цены на аукционе, и он на этом хорошо заработает.

Картина соберет много денег на благотворительность Дэнни, и это чудесно. Но мне грустно при мысли, что она куда-то уедет и я никогда больше ее не увижу. Многие клиенты Саймона – американцы. Вероятно, кончится тем, что эти собаки будут висеть в каком-нибудь баре в Техасе.

– Две тысячи триста фунтов раз, две тысячи триста фунтов два… О, у нас есть новое предложение! Две тысячи четыреста, сэр?

Я окидываю взглядом зал. Кто же это в последний момент вступил в состязание с Саймоном?

– Нет, три тысячи, – слышу я уверенный голос рядом с собой.

Саймон тоже поворачивается к Чарли.

– Три двести! – произносит Саймон, на этот раз не глядя на Чарли.