Письма, телеграммы, надписи 1907-1926

Сегодня отъехал от меня Цейтлин Натан; наездник храбрый, но — в боевом деле — не весьма хитер. Главная его сила вся в убеждении, что — коли русский — стало быть, мямля, ленив думать и цены себе не ведает. Думаю, что сему герою великие победы одержать суждено, и даней хазарам мы еще поплатим обильно.

Ни о Короленке, ни — тем паче! — о Толстом писать не стану — ни времени, ни сил не имею для этого.

Сообщенное Вами о диком племени «манычаров» знал из другого источника; боюсь, что это правда, и — не верится. Маныч — это из тех, что кошек драли.

Будьте здоровеньки, желаю всего доброго и всем кланяюсь

Сообщите, когда выйдет 1-й №.

А. Пешков

На обложке 21-го выпуска журнала «Пробуждение» изображен Персей с головою медузы в руке и подписано: «Персиянин».

Там же, под картиною Клауса, подписано Диффенбах, но это — пустяки, а вот «персиянин» — очень веселая штучка!

Достаньте «Записки литературного Макара» Сивачева, очень любопытно: некий знакомый мой рабочий разносит Чирикова, Григория Петрова, Горького, говорит о Потапенке, будет говорить о Дорошевиче, Сумбатове и многих. Весьма негодующе, местами — верно и талантливо. Документ — ценный для характеристики человека, вылезающего с глубокого низа.

Выходят — выпусками в Москве, — лучше пошлю Вам первый; есть уже второй.

508 А. В. АМФИТЕАТРОВУ

Декабрь, после 5 [18], 1910, Капри.

Александр Валентинович, дорогой мой!

В «Речи» от 1/14 дек[абря] снова явилось это погребальное объявление и — снова протестую против жирного шрифта и «постоянного сотрудничества».

Напоминаю объявителям скандал «Речь» — «Совр[еменный] мир», вызванный справедливой — по существу — статьей Чуковского. Повторять его не следовало бы, а ведь повторение скандала — возможно, ибо — сами Вы судите — ну, какой же я «постоянный»? И не обещал я постоянства, и невозможно оно для меня.

Жму руку. А. Пешков

Очень мешает мне это похоронное объявление!

509 П. X. МАКСИМОВУ

10 [23] декабря 1910, Капри.

Милый юноша — в письме Вашем много лишнего, задорного и несправедливого, но — мне кажется — это хорошее письмо честного человека. Я Вам отвечу, движимый искренним желанием добра Вам, с верою, чтобы та божия искра святого недовольства жизнью и собою самим, которая горит в душе Вашей, разгорелась бы полным и ярким огнем.

Все, о чем Вы пишете, было когда-то пережито мною и памятно мне, сиживал и я, раздавленный, в уголку, когда вокруг меня говорились громкие речи, спрашивал и я себя — кто я и зачем? Но — сквозь все это необходимо пройти, а вопросы — кто я, зачем я — разрешить можете лишь Вы сами. Я советую Вам — учитесь! Учитесь настойчиво, упорно, всегда. Читайте серьезные книги — я очень рекомендовал бы Вам Ключевского — Историю, Милюкова — «Очерки по истории русской культуры» — эти книжки скажут Вам, кто Вы исторически, чем Вы были в прошлом, в Ваших предках, может быть, укажут и на то, чем Вы должны быть теперь.

«Работать над собой» — необходимо, огранить себя надобно, и, может быть, Вы заблещете, как самородок, драгоценный камень. Я — работал много и долго, по сю пору работаю и до смерти буду. Хождение мое по Руси было вызвано не стремлением ко бродяжеству, а желанием видеть — где я живу, что за народ вокруг меня? Я, разумеется, никогда и никого не звал: «идите в босяки», а любил и люблю людей действующих, активных, кои ценят и украшают жизнь хоть мало, хоть чем-нибудь, хоть мечтою о хорошей жизни. Вообще русский босяк — явление более страшное, чем мне удалось сказать, страшен человек этот прежде всего и главнейше — невозмутимым отчаянием своим, тем, что сам себя отрицает, извергает из жизни. Среду эту я хорошо знал, жил в ней, а недавно помер брат мой — двадцать лет с лишком босячил он, хороший парень, но — полная утрата воли. Есть среди босяков люди, которым тесно в жизни, но они редки. Их — жалко, это как раз те люди, которые могли бы работать и оставить по себе в бедной нашей жизни яркие, добрые следы. Страна наша очень несчастна, люди в ней — пассивны, работают плохо, дело не любят, а — надо любить свое дело. Я осуждал и осуждаю интеллигенцию за то всегда, что она живет чужими мыслями, мало знает свою страну и тоже — пассивна, больше мечтает и спорит, чем работает, — это пагубно, с этим надо бороться. Но — знайте, что русская интеллигенция, исторически взятая как сила, а не как те или другие лица, — явление исключительное, чудесное почти, и нашу интеллигенцию есть за что любить, есть за что уважать. Она часто впадает в неверие, в отчаяние, но — это наша национальная черта — нигилизм, он и народу свойствен не менее, чем культурным людям, а каков приход, таков и поп, да, да!