По поводу желания Вашего иметь в руках четвертую часть «Кожемякина» могу сказать следующее: конец моей хроники — 13 листов — печатается и, вероятно, скоро выйдет.
Если Вы находите, что «в настоящее время снова надо писать» обо мне — это Ваше личное дело, способствовать ему так или иначе я не считаю для себя удобным.
Я всегда, поскольку это возможно, прислушивался к мнению читателя, всегда буду прислушиваться к нему, но никогда и ничему «критика» меня не научила и никогда не была интересна для меня…
Для того, чтобы критик имел право на внимание писателя, необходимо, чтобы он был талантливее его, знал историю и быт с. оси страны лучше, чем знает писатель, и вообще — был интеллектуально выше писателя.
Я говорю это с целью вполне определенной: каждый раз, когда Вы собираетесь что-либо писать обо мне, Вы заранее извещаете меня о намерении Вашем и просите прислать «последние вещи». Мне неприятно это, Василий Львович, и вот причина, почему я нашел нужным выяснить мой взгляд на «критику» в ее отношении ко мне и мое отношение к Вам как человеку, пишущему критические статьи. Они у Вас всегда многословны, неясны и лишены самого ценного, что я, читатель, вправе требовать от критика, — лишены знания истории русской литературы, знания ее традиций и умения показать, в силу каких социальных влияний изменились и изменяются эти традиции, насколько эти изменения законны, где они искусственны и наконец — что в современной литературе социально и национально — вредно, что — полезно.
Не обижайтесь на меня, Василий Львович, я далек от мысли сделать Вам неприятное, я хочу сказать и говорю только одно: больше учитесь, осторожнее учите!
А «Живое слово» Ваше надолго отравило меня. Какая пошлость, какой жалкий, варварский взгляд на писателя и человека и какое убийственное отсутствие уважения к самим себе у этих людей’
Будьте здоровы и, повторяю, не сердитесь: если отношения между людьми должны быть правдивы — тем более они должны быть правдивы между литераторами, людьми, посвятившими свои силы на защиту и поиски правды.
Желаю Вам всегда только хорошего!
И. И. ЯСИНСКОМУ
Первая [вторая] половина октября 1911, Капри.
Милостивый государь,
Иероним Иеронимович!
Лично я — не имею ничего против опубликования письма, посланного мною редакции журнала «Новая жизнь».
А против выражения Вашего: «Вы запретили печатать мою повесть» — протестую. Запрещать я не имею права и не имел желания, я просто заявил редакции, что не считаю для себя удобным печататься в одном издании с Вами.
П. А. БЕРЛИНУ
Середина [конец] октября 1911, Капри.
Милостивый государь,
Павел Абрамович!
Вы пишете:
«Так как никакой повести Ясинского у нас не помещали и, насколько я знаю, помещать не собираются…»
Крайне удивлен плохой осведомленностью Вашей о действиях и намерениях редакции «Новой жизни», членом которой Вы состоите, как Вы же сообщали мне.
Прошу Вас сопоставить приведенные мною строки Вашего письма с письмом г. Ясинского, копию его письма вместе с моим ответом ему прилагаю
Затем позвольте сказать Вам следующее: и Вы и г. Архипов, приглашая меня сотрудничать в «Новой жизни», должны были предвидеть возможность приглашения г. Ясинского в сотрудники Вашего журнала
П. А. БЕРЛИНУ
16 [29] октября 1911, Капри.
Павел Абрамович!
Если Иероним Ясинский налгал, как утверждаете Вы, — об этом Вам следует прежде всего сказать г. Ясинскому.
Но Ваше письмо не опровергает, как мне кажется, главных утверждений г. Ясинского: повесть его была принята, говорит он, — да, подтверждаете Вы; повесть отказались печатать после получения письма от меня, — да, юворите Вы; г. Архипов ходил к нему с моим письмом — совершенно верно, соглашаетесь Вы.
Где же та ложь, в которой Вы обвиняете г. Ясинского? Затем, если г. Архипов, редактор журнала, был не знаком с литературной деятельностью автора «1 марта 81 г.», «Иринарха Плутархова», романов в «Биржевых ведомостях», издателя «Ежемесячных сочинений», то Вы-то ведь, наверное, знали нравственный и политический облик этого писателя.
Нет, Павел Абрамович, вычеркните имя мое из числа сотрудников «Новой жизни» и «Нового журнала для всех».
29 окт. 1911.
В РЕДАКЦИЮ ГАЗЕТЫ «КИЕВСКАЯ МЫСЛЬ»
20 октября [2 ноября] 1911, Капри.
М[илостивый] г[осударь], г[осподин] редактор!
В № 286-м Вашей газеты, в телеграммах из С.-Петербурга, напечатано:
«Шаляпин собирает под петицией Макарову о разрешении М. Горькому возвратиться в Россию подписи литераторов, артистов и художников».
Позвольте заявить через посредство газеты Вашей, что слух этот оскорбляет меня, ибо ни Ф. И. Шаляпину, ни кому-либо иному я не давал полномочий ходатайствовать о позволении мне вернуться на родину.
Р. S. Газеты, которые перепечатали телеграмму, я просил бы поместить и это мое опровержение.