Читаем Письма, телеграммы, надписи 1907-1926 полностью

люди, говорящие, что ты затеял «дело праздное», не вполне ясно понимают, что такое культура и как необходимо для нас, чтоб она просачивалась — хоть понемногу — в нижние слои и помогала там росту новых сил. Поможет ли? В этом нет сомнения, ибо — искусство действует, как солнце, оно возбуждает энергию. Говоря реальнее: подумай, представь себе одного парня, который лет так через десять скажет: я начал жить, полюбил жить с той поры, как услыхал каких-то музыкантов, приезжавших к нам. Может быть, этого никто не скажет, но не может быть, чтоб нечто доброе пропало бесследно, не вызвав в некоторых людях позыва к иной жизни. А ведь все дело — твое, мое = наше — именно в том, чтоб вызвать, разбудить охоту к жизни, желание высунуть нос из своего угла на широкий свет божий. Шуми, играй и — никого не слушай. Прежде всего — верь самому себе.

И — не хворай! Это ужасно досадно, что ты хвораешь. М. б. — вернуться сюда надобно? Здесь стоят удивительные дни, какое-то ласковое таяние лета.

Верно ли вы сделали, отговорив Федора от объяснения с публикою? Пожалуй — нет; ведь публика злопамятна и долго носит камень за пазухой, особенно долго в том случае, когда она имеет право кинуть камнем в грешного Я все пишу и пишу.

Нет ли у тебя, среди знакомой молодежи, человека, которому хотелось бы быть литературным критиком? Если есть — познакомь его со мною.

Пришли мне обещанную книгу! А я тебе — обещал что-нибудь? Забыл.

Ну, будь здоров, играй, а если что нехорошо тебе будет — беги сюда!

Поклонись от меня маме, сестре, племяннице. И прочитай книжку Содди «Радий», издание «Матезис» — удивительная вещь, и это необходимо знать.

Всего лучшего.


А. Пешков

567

С. А. ВЕНГЕРОВУ

4 [17] ноября 1911, Капри.


Уважаемый Семен Афанасьевич!


Получил первый том собрания сочинений Ваших — весьма признателен за внимание и лестное отношение Ваше ко мне. Представить не можете, сколь горячо желал бы я книге Вашей широкой читаемости в это мутное время, многие недоразумения коего Ваша работа вполне способна осветить и рассеять!

Говорю так отнюдь не потому, конечно, что Вы меня лично почтили в ней весьма лестными отзывами, но потому, что в ней чрезвычайно своевременно и очень ярко подчеркнуто Вами значение волевого начала в русской жизни, его важность, его необходимость для нас, слишком склонных к пассивизму, унаследованному нами от востока, влитому в нас вместе с монгольской кровью.

Еще раз — спасибо за подарок! Желаю Вам всего доброго.


А. Пешков

568

К. А. ТРЕНЕВУ

Ноябрь, до 11 [24], 1911, Капри.


Вы не обидитесь, если я скажу Вам, что Ваш хороший очерк написан небрежно и прескучно?

Первые же два десятка слов вызывают у меня это вполне определенное впечатление скуки и не могут не вызвать, ибо посмотрите, сколько насыпано Вами свистящих и шипящих слогов: св, с, сл, со, ще, щя, че, че, затем четыре раза сядет в уши один и тот же звук — ог, ог, ог, од.

Трижды в одном предложении Вы употребляете слово «сторона», в нем же даете три числительных — «одной», «двух», «четвертой», и все это нагромождено в двадцати двух словах.

Нет музыки языка, и нет точности, хотя сказано: «одной стороной», «с двух сторон», «четвертой стороной», — может быть, это хорошая геометрия, но — плохая пластика, и я площадь эту не вижу, не вижу потому, что ее границы показаны очень небрежно.

Две линии мещанских домов — это будет улица, а затем — один ее конец уйдет в поле, другой упрется в торговые ряды — и для площади нет места.

Вот это, если Вы позволите, я бы и назвал небрежность, и очерк Ваш преизобилует этим: всё русский язык и вдруг «перпендикулярно», а дядя Терешко у Вас идет, не встав на ноги. Как сидел, так и пошел.

А за словосочетаниями Вы совершенно не следите: «вшихся», «вшимися» — очень часты у Вас. Все эти «вши», «щи» и прочие свистящие и шипящие слоги надобно понемножку вытравлять из языка, но, во всяком случае, надобно избегать их, по возможности. «Слезящийся и трясущийся протоиерей» — разве это хорошо, метко?

И вдруг — канцелярия: «В сношениях имений телефон нашел применение!»

А если земство или верблюд понадобились Вам, так Вы раз по пяти скажете в одном и том же месте: «верблюд!» — точно Вам его продать хочется, — «земство!» — словно Вы оного противник и все зло истекающим от него видите.

569

И. И. БРОДСКОМУ

Ноябрь, после 19 [декабрь, после 2], 1911, Капри.


Дорогой Исаак Израилевич!


Заработался до того, что никак не мог ответить на Ваше милое письмо. И не ездил никуда, сижу за столом, точно прикованный. Писал Вам в Рим, — письмо не застало Вас и воротилось.

Перейти на страницу:

Все книги серии М.Горький. Собрание сочинений в 30 томах

Биограф[ия]
Биограф[ия]

«Биограф[ия]» является продолжением «Изложения фактов и дум, от взаимодействия которых отсохли лучшие куски моего сердца». Написана, очевидно, вскоре после «Изложения».Отдельные эпизоды соответствуют событиям, описанным в повести «В людях».Трактовка событий и образов «Биограф[ии]» и «В людях» различная, так же как в «Изложении фактов и дум» и «Детстве».Начало рукописи до слов: «Следует возвращение в недра семейства моих хозяев» не связано непосредственно с «Изложением…» и носит характер обращения к корреспонденту, которому адресована вся рукопись, все воспоминания о годах жизни «в людях». Исходя из фактов биографии, следует предположить, что это обращение к О.Ю.Каминской, которая послужила прототипом героини позднейшего рассказа «О первой любви».Печатается впервые по рукописи, хранящейся в Архиве А.М.Горького.

Максим Горький

Биографии и Мемуары / Проза / Классическая проза / Русская классическая проза

Похожие книги

Былое и думы
Былое и думы

Писатель, мыслитель, революционер, ученый, публицист, основатель русского бесцензурного книгопечатания, родоначальник политической эмиграции в России Александр Иванович Герцен (Искандер) почти шестнадцать лет работал над своим главным произведением – автобиографическим романом «Былое и думы». Сам автор называл эту книгу исповедью, «по поводу которой собрались… там-сям остановленные мысли из дум». Но в действительности, Герцен, проявив художественное дарование, глубину мысли, тонкий психологический анализ, создал настоящую энциклопедию, отражающую быт, нравы, общественную, литературную и политическую жизнь России середины ХIХ века.Роман «Былое и думы» – зеркало жизни человека и общества, – признан шедевром мировой мемуарной литературы.В книгу вошли избранные главы из романа.

Александр Иванович Герцен , Владимир Львович Гопман

Биографии и Мемуары / Публицистика / Проза / Классическая проза ХIX века / Русская классическая проза
Дыхание грозы
Дыхание грозы

Иван Павлович Мележ — талантливый белорусский писатель Его книги, в частности роман "Минское направление", неоднократно издавались на русском языке. Писатель ярко отобразил в них подвиги советских людей в годы Великой Отечественной войны и трудовые послевоенные будни.Романы "Люди на болоте" и "Дыхание грозы" посвящены людям белорусской деревни 20 — 30-х годов. Это было время подготовки "великого перелома" решительного перехода трудового крестьянства к строительству новых, социалистических форм жизни Повествуя о судьбах жителей глухой полесской деревни Курени, писатель с большой реалистической силой рисует картины крестьянского труда, острую социальную борьбу того времени.Иван Мележ — художник слова, превосходно знающий жизнь и быт своего народа. Психологически тонко, поэтично, взволнованно, словно заново переживая и осмысливая недавнее прошлое, автор сумел на фоне больших исторических событий передать сложность человеческих отношений, напряженность духовной жизни героев.

Иван Павлович Мележ

Проза / Русская классическая проза / Советская классическая проза