Читаем Письма. Том I. 1828–1855 полностью

В числе крестившихся оленных Чукоч замечателен один старик Мыта, который в 1845 году не только не показывал никакого расположения к принятию христианства, но и с миссионером обошелся очень недружелюбно — но ныне, при свидании с ним, обошелся ласково и потом крестился сам и жена его.

О Колошах. — Колош в прошедшем 1848 году окрещено только 35 человек, по их собственному вызову. Наконец, с помощью Божиею, к общему удовольствию всех крещенных и частью даже некрещенных Колош, 26 апреля сего 1849 года совершено мною освищение построенного для них храма, при стечение всех жителей здешнего их селения и некоторых приезжих. Очень мнопе из них приходили к службе и в первые семь дней после освящения, и в последующие за тем праздники. Заметили, что многие ходят с охотою, но особенно двое — старик и молодой, которые, кроме того, усердно молятся во время службы и уходят из церкви после всех. С первого дня освящения церкви, Евангелие и Апостол читаются на их языке, а также Символ веры и молитва Господня, и за каждою литургиею на их языке говорятся поучения. Можно надеяться, что теперь, когда есть у них храм, при содействии Божием, христианство между ними будет распространяться и утверждаться более и более.

Выписка из донесения Атхинского священника, — Во время исправления церковных треб на острове Атхе, в ноябре 1846 года, один из Алеут, именно Никита Хорошев, поведал мне при исповеди: «Когда священники говорят поучения о Боге вообще, тогда — или можно сказать, всегда — я не верил словам их и думал, что они это сами от себя выдумывают; потому и оставался всегда с сомнением. Таким образом, я раз отправился на байдаре на восточную оконечность острова Атхи за запасением (пищи). Это было осенью. Здесь нас держали ветры долгое время. Во время прожития моего здесь, я ужасно сделался нездоров внутренностию и ушибами, и лежал долго. Напоследок сделался очень труден, так что живший со мною товарищ в шалашике совсем отчаялся в выздоровлении моем и я также сам отчаялся, потому что не мог шевелить ни одного члена своего. Таким образом, лежащему на постели в шалашике недвижимо, раз вечером пришло мне на мысль: если есть точно Бог, про Которого нам говорят священники и учат, что Он премудр и все может, — то исцелил бы Он меня от сего несчастного моего положения; тогда бы я точно уверовал в Него, и перестал бы иметь о Нем сомнения. С сими мыслями я заснул вечером, и спал без пробуду всю ночь до утра. Утром я проснулся и чувствую, что-то мне стало легко; я встал с постели на ноги, и без помощи других начал ходить. Сперва я не верил самому себе, что точно-ли это я, или не мечта-ли это? Ибо я не думал в столь короткое время выздороветь и был почти мертв. Когда же увидел я, что это не мечта и что это-я, тогда как будто раскрылись мне глаза, и я стал крепко верить учению, и с тех пор боюсь иметь какое-либо сомнение о Боге. Когда он кончил свой рассказ, я спросил его: точно-ли это было над ним? Он говорил, что точно, и не лжет, и клялся именем Божиим. Тогда я, вместе с ним, припал к образу Спасителя и крепко блатодарил Бога, что Он не карает нас за неверие, а долго терпит и приводит грешника в чувство, и дает ему время на покаяние. После того я, призвав его к себе в дом, заставил, еще при тоене и нескольких, старшинах повторить весь его рассказ, сколько для удостоверения, столько же, и еще более, для назидания других. И он разсказал все, прежде сказанное им, подробно, со слезами»[135].

Поручая себя молитвам Вашего Высокопреосвященства, имею честь быть с сыновнею преданностью и любовью, Вашего Высокопреосвященства, Милостивейшего Архипастыря и отца, нижайший послушник

Иннокентий, Епископ Камчатский.

июля 1 дня 1849. Аянский порт.

Письмо 75

Милостивый Государь, Николай Емельянович.

Принимаюсь отвечать Вам на два письма Ваши — от 20 марта 1848 г. — полученное мною в Америке, и от 12 марта сего года, полученное мною в Аяне, где я нахожусь с 26 июля (и на будущей неделе уйду обратно в Америку, на пути зайду в Камчатку).

Премного благодарен Вам за неоставление жены несчастного моего сына Иннокентия; сделайте милость, продолжайте ей выдачу денег по Вашему усмотрению.

О том, что П. Костромитинова хотели на Ваше место посадить, я слышал от Адольфа Карловича и Тебенькова; но А. Карлович в нынешнем письме своем ко мне не очень хорошо отзывается о Костромитинове, следов, вышел вздор — и я рад, очень рад душевно, что Вы остаетесь, и что Глав. Правление к Вам благоволит.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Все думы — о вас. Письма семье из лагерей и тюрем, 1933-1937 гг.
Все думы — о вас. Письма семье из лагерей и тюрем, 1933-1937 гг.

П. А. Флоренского часто называют «русский Леонардо да Винчи». Трудно перечислить все отрасли деятельности, в развитие которых он внес свой вклад. Это математика, физика, философия, богословие, биология, геология, иконография, электроника, эстетика, археология, этнография, филология, агиография, музейное дело, не считая поэзии и прозы. Более того, Флоренский сделал многое, чтобы на основе постижения этих наук выработать всеобщее мировоззрение. В этой области он сделал такие открытия и получил такие результаты, важность которых была оценена только недавно (например, в кибернетике, семиотике, физике античастиц). Он сам писал, что его труды будут востребованы не ранее, чем через 50 лет.Письма-послания — один из древнейших жанров литературы. Из писем, найденных при раскопках древних государств, мы узнаем об ушедших цивилизациях и ее людях, послания апостолов составляют часть Священного писания. Письма к семье из лагерей 1933–1937 гг. можно рассматривать как последний этап творчества священника Павла Флоренского. В них он передает накопленное знание своим детям, а через них — всем людям, и главное направление их мысли — род, семья как носитель вечности, как главная единица человеческого общества. В этих посланиях средоточием всех переживаний становится семья, а точнее, триединство личности, семьи и рода. Личности оформленной, неповторимой, но в то же время тысячами нитей связанной со своим родом, а через него — с Вечностью, ибо «прошлое не прошло». В семье род обретает равновесие оформленных личностей, неслиянных и нераздельных, в семье происходит передача опыта рода от родителей к детям, дабы те «не выпали из пазов времени». Письма 1933–1937 гг. образуют цельное произведение, которое можно назвать генодицея — оправдание рода, семьи. Противостоять хаосу можно лишь утверждением личности, вбирающей в себя опыт своего рода, внимающей ему, и в этом важнейшее звено — получение опыта от родителей детьми.В формате PDF A4 сохранен издательский макет.

Павел Александрович Флоренский

Эпистолярная проза