Письма. Том I (1896–1932)

Как Вы знаете, смета Европейского Центра была 2400 долл[аров] на содержание и долл[аров] 600 на помещение, т. е., как и было, 3000 долл[аров], об увеличении которых, как я еще говорил во время моего пребывания в Париже, сейчас нельзя и думать. Я не вношу в эту смету 1000 долл[аров] на Выставку Тюльпинка, потому что изыскание этой суммы находится в ведении особого Комитета[1160] и не входит в бюджет Музея[1161]. Таким образом, Европейский Центр существует так же, как и в 1930 году. Конечно, мы все одинаково мечтаем о желательных расширениях, но мировой материальный кризис пока заставляет нас держаться в пределах строжайшей экономии. Даже и те члены финансового комитета, которые не имеют ничего общего с Культурными делами, объявили в газетах, что Культурная работа продолжается и финансовые соображения о сдаче помещения не касаются деятельности самого Музея.

Происходящее имеет и свои хорошие стороны. Так, например, совершенно разрушена злобная клевета о том, что наши Учреждения будто бы были поддержаны большевиками, а также и клевета о меркантильности[1162]. Идейность Учреждений теперь выступает особенно ярко, и мы должны применять к жизни эти плюсы.

Что касается до всемирного материального кризиса, конечно, он не может продолжаться бесконечно, и новый модус вивенди[1163] создается самою жизнью. Решительно всем, а прежде всего во всех культурных и образовательных Учреждениях, приходится подвергаться всяческой экономии, ибо люди и многие правительства еще не поняли, что образование и просвещение являются источниками строения благосостояния. Когда в массах будет разбужена потребность не к восстаниям, не к разрушению, не к кулачным боям, но к истинному просвещению, то этот высокий уровень направит и средства к истинному благосостоянию страны.

Пока мы видим, что все наши предположения и идеи вполне соответствуют общему положению вещей, а затруднения создают новых весьма полезных друзей и выявляют еще раз вражеские и разрушительные лики. Газетным заметкам мы придаем очень мало значения, так как невозможно считаться со всей ложью и извращениями. Характерно недавнее газетное обвинение барона Таубе в масонстве, о чем некоторые из наших сотрудников меня немедленно уведомили не без многих легковерных намеков. Я сейчас же разъяснил им всю лживость этих нападений, о которых сам барон Таубе меня предупредил еще в 1930 году, до вступления в кооперацию с нами. По счастью, клеветники всегда очень примитивны, и свет истины в конце концов торжествует.

Вы уже знаете о том, что 29 мая мною спешно послано 18 картин, с «Мадонной Орифламмой» во главе, в Брюгге[1164]. В нашем Центре уже получены и перечень картин, и очень трогательная индусская статья, сопутствовавшая отправке этих вестников нашего Пакта[1165].

Передаю в Ваши руки следующее мое соображение. Если королева Бельгии, как это видно из корреспонденции, принимает к сердцу интересы Выставки и, в частности, моих картин, то ведь будущий зал, хотя бы и был Отделом нашего Музея, но, кроме того, мог бы быть посвящен имени королевы Елизаветы, которая как предстательница всех высокообразовательных и религиозных настроений Бельгии была бы наилучшей Духовной хранительницей нашей идеи[1166].

Прилагаю при сем еще чек на сто долларов в счет фонда Выставки, так как установка картин, конечно, вызовет некоторые расходы.

Отсутствие сведений из Америки, конечно, объясняется болезнью миссис Хорш и ее детей. Мы сами от нее не имели писем уже долгое время, а переписка по Обществу ведется на ее имя. Кроме причины нездоровья миссис Хорш, задержке известий могли быть и другие причины. Только что мы получили письмо Шклявера не только с опозданием, но и со снятыми четырьмя печатями. Очередное письмо мисс Лихтман не пришло. Утеряны два письма от барона Таубе. А из Риги сообщают[1167], что одно письмо от мисс Лихтман определенно пропало, другое пришло в открытом искалеченном виде. Ввиду таких обстоятельств можно предположить, что и в Вашей корреспонденции могли быть такие же пробелы. Поэтому мы просим всех наших корреспондентов печатать нумерацию писем и сами делаем то же.

Мы просили Америку, чтобы к Выставке в Брюгге имелись все наши издания, воспроизведения и открытые письма как для Выставки, так и для продажи. Сейчас мы переживаем здесь полосу очень жаркой погоды, которая всегда тяжка для здоровья мадам Рерих. Мы все глубоко тронуты Вашими прекрасными чувствами, выраженными в письме Вашем. Именно при такой духовной объединенной работе можно превозмочь все трудности, тем более что сейчас весь мир без исключения переживает неслыханно напряженное состояние. Но воодушевительно видеть именно сейчас развитие наших дел не только в Париже, но и во многих других странах, как Отделы Музея в Белграде, Риге, Бенаресе и, по последним сведениям, в некоторых других местах прочих континентов[1168].

Еще раз благодарим Вас за выраженные Вами чувства и, полные уверенности в успехе, шлем Вам наши сердечные пожелания.

[Преданный Вам,][1169]

[Н. Рерих]