Читаем Письма. Том I (1896–1932) полностью

В прошлом письме Шклявера сообщалось о том, что Польша будет выставлена в Русском Отделе под рубрикой Привислянский Край. Очень опасаемся, чтобы такое распределение не вызвало каких-либо выходок польских — и вредных, и недопустимых. Странное дело, в то время как в Париже и в Брюгге с Польшей не налаживается, нью-йоркские поляки открывают при Музее, как ветвь нашего Общества, Польский Институт и даже собирают деньги на выставку в Брюгге, а я продолжаю получать дружественные письма и посылки книг от Варшавского Общества Кооперации с Иностранными Государствами. Откуда такое несоответствие в отношениях, трудно понять. Во всяком случае, было бы жаль, если недоразумение в Брюгге отразилось бы на нашем Польском Институте, членами которого, кроме Посла, состоят и Падеревский, и Стойовский, и Зембрих, и многие другие выдающиеся лица польского мира. При случае сообщите мне, как для Вас решается эта задача.

Получили мы сведение из Америки об отправке картин для нашего Отдела в Белградском Музее. Картины для Отдела в Музее Бенареса уже прибыли на место. Для Рижского Отдела я досылаю еще две картины, а в Париж вместо пяти отосланных замещается десять. Надеюсь, что Тюльпинк исполнит все свои уверения, и как выставка, так и Конференция дадут достаточный успех. Пожалуйста, посмотрите, как поставлено в Брюгге дело прессы. Здесь мы продолжаем слышать удивленные вопросы, почему нет никаких сведений ни о выставке, ни о Конференции. Нужно ли это понять как бестолковость, или же в этом есть какая-то особая мысль? Так как сам я, по обычаю, ничего зря не делаю, то мне хочется видеть и в поступках других какую-либо определенную идею и программу.

Сию минуту получено Ваше письмо от 9 июля № 10. Сердечно сожалеем о Вашем нездоровье и надеемся, что избавление от йода Вам поможет. Если бы я знал, я никогда не посоветовал бы Вам принятие йода, ибо [при] нашей с Вами конституции это абсолютно вредно, по словам очень опытного врача.

Благодарю за все прочие сведения. Очень интересуюсь Вашей предположенной поездкой в Осло, которая может дать положительные результаты. Немецкие сведения о Бельгии, очевидно, преувеличены, так же как и сведения, бывшие здесь в газетах о Югославии. Не удивлен Вашим отзывом о католическом прелате. К сожалению, несмотря на все наше добросердечие и искренность, мы встречаем лишь дикие нелепости. Очень жаль для служителей Христа.

Итак, еще раз желаем Вам полного выздоровления и шлем Вам самое сердечное напутствие к Вашей голландской, бельгийской и норвежской конференциям.

В ожидании добрых сведений шлем сердечный привет Вам и семье Вашей.

Искренно Ваш.

378

Н. К. Рерих — М. А. Таубе

№ 33

3 августа 1932 г. Кейланг

Дорогой Михаил Александрович,

Пишу Вам привет с гор, откуда вернемся в половине сентября. За это время у Вас найдется многое мне сообщить. Посылайте регулярно по адресу в Наггар.

Возвращаюсь к Вашему сообщению о прелатах. Оно меня очень огорчает. Ведь я был к ним более чем расположен и менее всего заподазривал их в пользовании фальшивыми сведениями. Достоинство религии, казалось бы, обязывает их к осмотрительности и фактической правдивости. Жаль, жаль! Клевета приличествует одержимым Калитинским, но прелаты!! Кстати, очень берегитесь Калитинских — прямо бесы!

В Бенаресе открыт Отдел Музея. Надеюсь, и в Брюгге все будет благополучно. Пишите о новых связях. Только что получил трогательное письмо из Рио-де-Жанейро от моей бывшей ученицы. Неисповедимо, где и как обнаруживаются дружественно преданные группы.

Надеемся, Ваше здоровье окрепло, и шлем Вам и Вашей семье сердечный привет.

Духом с Вами.

379

Н. К. Рерих — М. А. Таубе

№ 34

10 августа 1932 г. Кейланг

Дорогой Михаил Александрович,

Пишу Вам из нашего горного уединения в последний день конференции[1195]. За нее я спокоен: и Вы там на страже, и что бы ни было — мы с Вами смотрим не на сегодня, а в будущее. Сколько обстоятельств и предприятий, не исполнимых с точки [зрения] вульгарной, затем осуществлялись и росли во Благо. Помню целый ряд подобных положений, но «упрямая суровость», о которой так хорошо говорит Леонардо да Винчи, все превозмогала. Когда Вы чувствуете, что людей на свете много и комбинации их бесчисленны, тогда и всякая работа во Благо становится исполнимой. Все эти наветы и мелкие лживые выдумки делаются ничтожными сравнительно с заданиями Блага. А опытность сердца достаточно подскажет, где оно, Благо. Трижды повторяю это слово, так оно нужно сейчас при смятении народов. Буду ждать сообщения Ваши и о Гааге, и о Брюгге, и об Осло. Радовались мы, читая в газетах о том, что революционная попытка в Бельгии подавлена[1196]. Дай Бог королю Альберту удачу! Поразительно, как Вы заранее слышали об этих гнусных замыслах. Тем более нужно охранять творения духа человеческого, когда кругом столько темных, сатанинских нападений. Опасайтесь калитинских.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Андрей Белый и Эмилий Метнер. Переписка. 1902–1915
Андрей Белый и Эмилий Метнер. Переписка. 1902–1915

Переписка Андрея Белого (1880–1934) с философом, музыковедом и культурологом Эмилием Карловичем Метнером (1872–1936) принадлежит к числу наиболее значимых эпистолярных памятников, характеризующих историю русского символизма в период его расцвета. В письмах обоих корреспондентов со всей полнотой и яркостью раскрывается своеобразие их творческих индивидуальностей, прослеживаются магистральные философско-эстетические идеи, определяющие сущность этого культурного явления. В переписке затрагиваются многие значимые факты, дающие представление о повседневной жизни русских литераторов начала XX века. Важнейшая тема переписки – история создания и функционирования крупнейшего московского символистского издательства «Мусагет», позволяющая в подробностях восстановить хронику его внутренней жизни. Лишь отдельные письма корреспондентов ранее публиковались. В полном объеме переписка, сопровождаемая подробным комментарием, предлагается читателю впервые.

Александр Васильевич Лавров , Джон Э. Малмстад

Эпистолярная проза
Все думы — о вас. Письма семье из лагерей и тюрем, 1933-1937 гг.
Все думы — о вас. Письма семье из лагерей и тюрем, 1933-1937 гг.

П. А. Флоренского часто называют «русский Леонардо да Винчи». Трудно перечислить все отрасли деятельности, в развитие которых он внес свой вклад. Это математика, физика, философия, богословие, биология, геология, иконография, электроника, эстетика, археология, этнография, филология, агиография, музейное дело, не считая поэзии и прозы. Более того, Флоренский сделал многое, чтобы на основе постижения этих наук выработать всеобщее мировоззрение. В этой области он сделал такие открытия и получил такие результаты, важность которых была оценена только недавно (например, в кибернетике, семиотике, физике античастиц). Он сам писал, что его труды будут востребованы не ранее, чем через 50 лет.Письма-послания — один из древнейших жанров литературы. Из писем, найденных при раскопках древних государств, мы узнаем об ушедших цивилизациях и ее людях, послания апостолов составляют часть Священного писания. Письма к семье из лагерей 1933–1937 гг. можно рассматривать как последний этап творчества священника Павла Флоренского. В них он передает накопленное знание своим детям, а через них — всем людям, и главное направление их мысли — род, семья как носитель вечности, как главная единица человеческого общества. В этих посланиях средоточием всех переживаний становится семья, а точнее, триединство личности, семьи и рода. Личности оформленной, неповторимой, но в то же время тысячами нитей связанной со своим родом, а через него — с Вечностью, ибо «прошлое не прошло». В семье род обретает равновесие оформленных личностей, неслиянных и нераздельных, в семье происходит передача опыта рода от родителей к детям, дабы те «не выпали из пазов времени». Письма 1933–1937 гг. образуют цельное произведение, которое можно назвать генодицея — оправдание рода, семьи. Противостоять хаосу можно лишь утверждением личности, вбирающей в себя опыт своего рода, внимающей ему, и в этом важнейшее звено — получение опыта от родителей детьми.В формате PDF A4 сохранен издательский макет.

Павел Александрович Флоренский

Эпистолярная проза