Читаем Письма. Том II. 1855–1865 полностью

Только теперь собрался я отвечать Вам на Ваше письмо от 12 сентября, полученное мною вместе со знаками Высочайшей милости. Никогда я не воображал себе такой высокой чести. Мне ли, не академику, не ученому, было мечтать об Александре, когда и о следующем за Анною орден мне стало приходить изредка в голову только с прошедшего года? А между тем, вместо того, удостоился получить то, о чем и на сердце моем не было. Довольно замечательны дни, когда это происходило. Орден пожалован в день моего рождения. Первую весть о пожаловании мне сего ордена я получил в день, в который меня произвели в архимандриты. Орден получен в день, когда я в первый раз служил архиереем. Возложил на себя — в день, в который меня произвели в протоиереи — и все это совершенно безнамеренно. Но извините за лишнее слово. От всего сердца моего благодарю Вас за Ваше расположение ко мне. Ваше управление за Обер-прокурора для нашей епархии весьма достопамятно многими постановлениями для блага нашего духовенства. Преемники мои, если будут внимательно рассматривать все дела мои, могут сказать: уж не родственник ли был ему Сербинович? Да воздаст Вам Господь за все подобное, сделанное, конечно, и не для нас одних! Письмо Ваше застало меня уже в Якутске и нашло совершенно здоровым. Слава и благодарение Господу, хранящему во всех путях моих! Правда в нынешнюю поездку мою с Амура со мною случилось несколько неприятностей, и это, кажется, еще в первый раз с самого начала моих путешествий. Сначала пошли мы из Николаевска на маленьком боте и чуть нас не залило, и мы принуждены были воротиться. Потом, по приходе уже в Аян, в самой гавани и в тихую погоду, при свозке вещей с парохода, все мои вещи и часть ризницы подмочили. Едучи с Аяна, зимою, в повозочке, неудачно опрокинулся и ушиб себе бок. Потом совсем с повозкой опрокинулся в полынью. Но, слава Богу, все прошло! Платье давно уже высохло и носится. Бок поболел около двух месяцев и перестал, а из полыньи давно уже вытащили меня, а платье, бывшее на мне, в ту же ночь все было высушено — значит, все прошло. Теперь опять собираюсь в дорогу: на Вилюй, в Олекму и по Якутским церквям. К Пасхе, даже к 1-му апреля, буду, Бог даст, дома. А потом располагаюсь идти в Америку, и уже в последний раз. А по Камчатке уже не думаю ехать. Правда, я еще очень мало чувствую последствий лет моих. Но все же таки, кое-что чувствуется, а через два-три года и побольше почувствуется. Вы изволите говорить в письме Вашем, что мне нужны помощники. Это правда. Но где их взять? Правда, на двух лиц я обращал внимание, в случае, ежели спросят меня, не имею ли я кого в виду, кто бы мог быть викарием. Но не вышло ничего. Оба больны — и для этого я теперь решительно никого не имею в виду. Но Вы, вероятно, удивитесь, если я скажу Вам вот что: обратите Ваше внимание на подателя сего письма, протоиерея Д. Хитрова. В действиях наших с ним весьма много сходства: он миссионер, и я был тоже. Он трудился в переводе св. книг на туземный язык, и я тоже. Он составил грамматику на языке, не имеющем еще грамоты, и я тоже. Я приехал в Питер и Москву для напечатания переводов, и он тоже. Не есть ли это — указание, что и он должен выехать из Питера тем же, чем и я? Правда, у него есть важная причина, не допускающая его до того. У него жена жива. Но она помешана: а это почти все равно, что умерла. Давно уже он несет этот тяжелый крест и, благодарение Богу, не изнемогает и не совращается на распутья мирских утешений. Что же касается до его характера, сердца, знания дела, ревности и усердия к делу и знания местных обычаев и языка, то лучшего для Якутской епархии не надобно, да и не найти. Это я на днях высказал в письме Андрею Николаевичу, и вот теперь говорю Вам — и более не скажу никому[37]. В представленном ныне отчете моем я тоже говорю, что и прежде — что в Якутской Области должна быть своя кафедра, и на это вот еще новое доказательство. Не знаю с чего вдруг просьба за просьбою ко мне, и все по брачным отношениям. Оставлять эти дела нерешенными нельзя, а решать формою суда опять нельзя. Якуты женятся не по-нашему, а как именно — если угодно, Вам расскажет податель сего письма. Итак, довершите Ваши благодеяния к нам: клоните дело к тому, чтобы в Якутске была особая епархия. Жить архиерею есть где. Штаты собора и консистории можно отделать самые умеренные. И еще покорнейшая моя просьба: решите, пожалуйста, скорее дело о положении прогонов и пособий едущим — выезжающим и переезжающим. Эта статья чрезвычайно затрудняет меня, тем более, что я не знаю, на чем основаться. Например, позвольте сказать, я вижу немалое противоречие даже и в распоряжениях Ваших, а именно: священникам Тверским выдано на 8 лошадей, прочим на две. Что священникам Тверским на их лица выдано на 4 лошади — я понимаю почему. Но на каком основании выданы четверные прогоны их женам?

Перейти на страницу:

Похожие книги

Все думы — о вас. Письма семье из лагерей и тюрем, 1933-1937 гг.
Все думы — о вас. Письма семье из лагерей и тюрем, 1933-1937 гг.

П. А. Флоренского часто называют «русский Леонардо да Винчи». Трудно перечислить все отрасли деятельности, в развитие которых он внес свой вклад. Это математика, физика, философия, богословие, биология, геология, иконография, электроника, эстетика, археология, этнография, филология, агиография, музейное дело, не считая поэзии и прозы. Более того, Флоренский сделал многое, чтобы на основе постижения этих наук выработать всеобщее мировоззрение. В этой области он сделал такие открытия и получил такие результаты, важность которых была оценена только недавно (например, в кибернетике, семиотике, физике античастиц). Он сам писал, что его труды будут востребованы не ранее, чем через 50 лет.Письма-послания — один из древнейших жанров литературы. Из писем, найденных при раскопках древних государств, мы узнаем об ушедших цивилизациях и ее людях, послания апостолов составляют часть Священного писания. Письма к семье из лагерей 1933–1937 гг. можно рассматривать как последний этап творчества священника Павла Флоренского. В них он передает накопленное знание своим детям, а через них — всем людям, и главное направление их мысли — род, семья как носитель вечности, как главная единица человеческого общества. В этих посланиях средоточием всех переживаний становится семья, а точнее, триединство личности, семьи и рода. Личности оформленной, неповторимой, но в то же время тысячами нитей связанной со своим родом, а через него — с Вечностью, ибо «прошлое не прошло». В семье род обретает равновесие оформленных личностей, неслиянных и нераздельных, в семье происходит передача опыта рода от родителей к детям, дабы те «не выпали из пазов времени». Письма 1933–1937 гг. образуют цельное произведение, которое можно назвать генодицея — оправдание рода, семьи. Противостоять хаосу можно лишь утверждением личности, вбирающей в себя опыт своего рода, внимающей ему, и в этом важнейшее звено — получение опыта от родителей детьми.В формате PDF A4 сохранен издательский макет.

Павел Александрович Флоренский

Эпистолярная проза
Письма к провинциалу
Письма к провинциалу

«Письма к провинциалу» (1656–1657 гг.), одно из ярчайших произведений французской словесности, ровно столетие были практически недоступны русскоязычному читателю.Энциклопедия культуры XVII века, важный фрагмент полемики между иезуитами и янсенистами по поводу истолкования христианской морали, блестящее выражение теологической проблематики средствами светской литературы — таковы немногие из определений книги, поставившей Блеза Паскаля в один ряд с такими полемистами, как Монтень и Вольтер.Дополненное классическими примечаниями Николя и современными комментариями, издание становится важнейшим источником для понимания европейского историко — философского процесса последних трех веков.

Блез Паскаль

Философия / Проза / Классическая проза / Эпистолярная проза / Христианство / Образование и наука