Письма. Том II (1933–1935)

Мой уважаемый и невидимый Друг, только что я получил фотографию, на которой Вы стоите около нашего Знамени Мира и Культуры. Получил я также стенограмму Ваших речей, произнесенных у нас 17 ноября и 27 дек[абря]. Не могу удержаться, чтобы не высказать Вам мой глубокий энтузиазм, возбужденный мыслями Вашими. Не потому, что Вы так высоко отозвались о деятельности моей, но именно потому, что в словах Ваших я почувствовал ту глубокую культуру, которая может объединять сердца и вести человечество к прогрессу; именно это так навсегда завоевало сердце мое, и мне хочется это сказать Вам так же ясно и твердо, как и Вы в качестве Стража Правосудия выразили это. Ведь по образованию я тоже юрист, и это общее мышление, которое со студенческой скамьи входит в сознание наше, конечно, обобщает и весь ход наших мыслей. Также драгоценно мне сказать Вам эти слова именно теперь, когда, как Вы тоже чувствуете, Мировая Культура потрясена и особенно нуждается в Знамени, окруженном лучшими Заветами, около которого во взаимном доверии могли бы собраться все сердца, которые открыты к Культуре и Духовному Восхождению. Поистине, мы переживаем сейчас очень трудное время. Отовсюду силы, враждебные Миру, культуре, вдохновляющему Знанию, стараются снизить человеческое достоинство. Кризис материальный сделался и кризисом духовным, и лишь слепые не хотят понять, что в эти дни мы должны объединиться, мы все, кому дорога Культура, на одном потрясающем зове С. О. С. Конечно, найдутся люди, которые скажут, что общее положение совсем не так плохо и не отличается ничем от дня вчерашнего. Ведь есть места, куда даже и газета с трудом доходит, потому такое незнание действительности еще где-то существует. Но по тому, как Вы говорили в речах Ваших, вижу, насколько Вам близка действительность. Ведь юрист имеет глаза непредубежденные и зоркие. Мы знаем, какими трудностями сейчас окружены все культурные учреждения. Передо мною лежат газетные вырезки о необычайных финансовых трудностях Музея естественной истории[316], Музея Метрополитена[317], Университета Корнейль

[318] и многих других почтенных образовательных учреждений. Конечно, я уверен, что народное сознание не допустит, чтобы светочи образования потухали, ибо это вписало бы темнейшую страницу в Историю Нации. Волна необычных трудностей, конечно, сменится новым светлым достижением человечества, но ведь до этого часа нужно дожить, нужно дотерпеть и отбиться от всех сил темных, клеветнических, разрушительных. Мы можем быть лишь созидателями, и всякое разрушение и разложение, иначе говоря, всякое возвращение к хаосу невместно сердцу нашему. И мы знаем, что в особенно трудные минуты люди просвещенного сознания приносят мудрый совет свой и подают руку, испытанную в боях за благо. Сейчас на моих глазах возводятся стены биохимической лаборатории для новых изысканий на пользу человечества. Драгоценно видеть, что даже в труднейшие минуты может продолжаться строительство на общую пользу.

Когда после нашей пятилетней экспедиции мэр города Нью-Йорка встретил меня сердечным словом, он особенно растрогал меня, подчеркнув, что основной чертой нашей экспедиции была Весть Доброго желания. Так оно и есть. И я глубоко горжусь, что вся работа моя, принесенная на давно дружественную мне почву Америки, есть работа доброго желания. Главным удовлетворением за это служит мне то, что за десять лет я имел радость видеть своими друзьями лучших представителей Америки. А теперь и в Ваших словах я вижу то же сердечное доброе желание, ту же решимость помочь Культуре и всему тому, что работает и мыслит о ней.

Сердечно благодарю Вас как Друга моего, как Носителя истинной Культуры и от дальних Гималаев хочу сказать Вам, как буду рад встретиться с Вами лично в полном сердечном доверии.

130 Н. К. Рерих — Г. Э. Уоллесу

1 марта 1935 г. Пекин

Дорогой мой Гал[ахад],

Из писем наших друзей я вижу, как Вы стараетесь для скорейшего устроения дела Канз[аса][319]

. Это меня радует несказанно, ибо таким образом мне ясно Ваше понятие дела Канз[аса]. Если Вы его понимаете для будущего и для Вашей страны, то Вы также понимаете и всю спешность. При обычных делах возможны разные темпы, но дела такой важности, конечно, требуют и условия особой поспешности.

Очень скоро еще более станет ясно, почему я так подчеркиваю поспешность, но тогда многое может стать непоправимым. Если мы убедились в широкой полезности дел для всей страны, то, конечно, Вы понимаете и всю ожидаемую поспешность.

Зная меня, Вы также понимаете, что я не стал бы без оснований так настаивать на поспешности. Кроме этих общих условий в самом деле Канз[аса] вся обычно деловая сторона может быть закреплена с любою обоснованностью и ясностью. Могут быть отвечены все запросы о гарантиях. Может быть польза, но в отношении машин и прочей индустрии. Словом, не мне подчеркивать Вам то, что и без того Вам как широкому деятелю ясно. Потому-то так огненно мы каждый день ожидаем каких-либо с Вашей стороны добрых знаков.