Письма Уильяма Берроуза

Да, Питер, я живу на холме с видом на прекраснейший город на свете, по крайней мере для меня он всегда будет юн и красив… У тебя тараканы. Этим утром я проснусь на кровати, обосранной крысами… Крысы вообще меня любят… когда я жил в другом доме, то мочил этих гадов тростью прямо во дворе… Они, ублюдки, детей едят, ты знал это? Вот и кошу их… Никакой пощады шпане неверующей. О тараканах я Суру не написал, потому что их тута нет. Вам, парни, придется просчитывать действия без… ну, понимаете, да? Без Последнего Слова по тараканам…

Поговорим теперь о дурдоме, о том, каково быть шизиком. Это, можно сказать, мое хобби, и у меня насей счет есть теория — как и насчет всего остального. Ты, Питер, ни за что не в ответе… Сдается мне, ты на высокий пост залупился… Знаешь, на что порой идут люди, чего только не придумывают. Вот например: «Я паренек без вредных привычек. Не синячу и не колюсь»… Если у тебя на уме то же, что и у меня на уме, то ты, брат, дитя невинное. И значит, адресом не ошибся.

Теперь гля сюда и не ссы, что я такой впечатлительный. Фокусов здесь никаких. В Танжере не исчезают. О, погодь, кажись, подошла Сура насчет тараканов… Короче, надо кончать с этим. Типа ходить мне с красной жопой и не убивать пока грибочки. Они совершили вопиющее преступление — нарушили границы моей персоналии, даже не спросив разрешения… Паразиты — все до единого злобные примитивы. И самый злобный — это вирус… такие ленивые, что еле живые. Фитиль им в сраку, бродягам… Итак, говорю: пусть тараканы живут, мне насрать на них, только в мой дом путь им заказан. Я тараканов не вызывал; они нарушают границы моей собственности, и, видит Бог, я такого не потерплю. Пророк напорол чуши…

Пошел я в ресторан, где официанты и повар — арабские дятлы, которые любят помацать клиентов. Вывеска над барной стойкой гласит: «Пропялил гостя — вымой руки!»

Отправляю тебе отрывки из «Интерзоны». Это только наброски, сырой материал. Всего у меня такого написано страниц пятьдесят… Принял у себя мальчика ночью и еще одного — днем… Теперь держу пост: два дня без секса.

Благослови вас Господь, дети мои, старик Ли, ваш друг-пророк Билл шлет вам привет

НА ХРЕН МЕКСИКУ [370]! ПОКА БАБКИ ЕСТЬ — ЖМИ СЮДА. В ТАНЖЕРЕ ОТТЯНЕШЬСЯ. НЕ ТРАТЬ ВРЕМЯ ПОПУСТУ!!!

АЛЛЕНУ ГИНЗБЕРГУ

Танжер

29 октября 1956 г.

Дорогой Аллен!

Для «Кембридж ревю» отбери то, что тебе нравится. И еще: когда пойдешь к ним, покажи рукопись. «Интерзона» поперла, к Рождеству закончу! В день работаю минимум часа по четыре; финал, наверное, будет такой: техник-жопочист взрывает мир, дернув за рычаг, и говорит: «От души пердануло! На Юпитере слышно будет».

Слушай, по ходу дела, тут назревает натуральный джихад (это когда мусульмане сообща режут под корень врагов веры). Вчера сижу себе на Сокко, и вдруг по площади как ломанется толпа. Владельцы лавок принялись опускать стальные ставни на витринах (о, надо запатентовать автоматические ставни: жмакаешь на кнопку, и они падают, как нож гильотины). Те, кто сидел на улице у кафе, побросали напитки и кинулись внутрь, пока официанты не захлопнули двери.

Прямо сейчас где-то тридцать детишек маршируют по Сокко, неся флаг Марокко… На днях случилась всеобщая забастовка: все позакрывалось — рестораны, аптеки, машинам ход перекрыли [371]. Часа в четыре пополудни я со своим испанчиком пошел раздобыть бутылочку коньяка, а нам везде дают от ворот поворот: «Не работаем! Уходите! Забастовка, разве не знаете?!» И прямо перед носом хлопают дверью. Примерно в это же время начинается такое!..

Ни разу не видел, как тысячи арабов, вопя, идут маршем по бульвару. Обхожу эту улицу со стороны полицейского участка, который осадила сотня молодых арабов; легавые заперлись изнутри и забаррикадировались. Случилось вот что: один полицейский залез на дерево и обратился к местным, мол, как смеете вы противиться Франции?! К счастью, коллеги спасли его и укрыли в участке. По бульвару прошло, думаю, тысяч двадцать арабов, большей частью подростков, скандировавших: «Fuera Francais!» («Долой французов!»). Они скакали и ржали… А так, в принципе, ничего не произошло. Джек пусть не волнуется.

Дом мой — это комната с кроватью, обычно забитой испанскими пареньками. Порядки касательно секса здесь ни на что не похожи: гулять с испанским мальчиком равносильно гулянию с девушкой с США. То есть общество принимает тебя, не жужжит. Случись тебе пройтись по улице с мальчиком-арабом — тогда пипец. Косые взгляды, потоки грязи и плевки обеспечены. Самого пацана еще и накажут. Понимаешь, местным плевать наличные дела неверных.

Я тут словно вне социума живу; еще нигде так расслабиться не получалось. Атмосфера, в которой когда угодно может разразиться бунт, тонизирует, словно запах озона после грозы, как в том стихе: «Вот песнь, без сомнений, для мужчин, что сотрясает ветви древа из железа» [372] (в «Анабасисе» так вроде). По былым временам в Марокко я тоски не испытываю. Настоящее — вот мое время.