Письмо

Нервы и все тело протяжно ныли от восставшей разом неудовлетворенности, от чувства ежедневного суррогата над облитым нечистотами или рвотой унитазом этажного туалета. Мое жалкое ничтожество било в меня нещадно, я завидовал со злостью тем, кто так просто трахался перед чужими взглядами – этим порноактерам. Ущербность накрывала меня, как волна.

Я видел и ясно ощущал, как обращаюсь в черного вампира – невесомого, легкого, осыпающего пепел от солнечных проблесков. Но была ночь. Негромко громыхая, я обулся, привычно стянув длинной шнуровкой щиколотки; накинул куртку. По привычке же глянул в зеркало на свои глаза с притаившимся безумием и вышел, захватив перчатки и шапку. И что-то, словно крылья, трепетало над головой всю дорогу. Как шелковая ткань о ветреный воздух. Я прибавлял шагу, скользил по нахоженному снегу и умудрялся не падать.

Все нормальные, обычные чувства в мгновение испарились от уличного холода, а их остатки разметались по моим стенкам, покрыв меня изнутри чувственной пылью. Сухой лед. Именно! Холодное кипение.

Я заплатил, сгреб чек. Сел в свободное место и защелкал мышью, словно передавая что-то в эфир. Я сворачивал, открывал и закрывал окна, чувствуя, как они хлопают, обдавая меня ветерком. И в какой-то момент я забыл о том, что происходило вокруг. Я не владел собой и несся как подхваченная щепка. Вы верите? Достаточно того, что я сам вижу свою вину и ее не прощаю.

Разослав письма на четыре или пять адресов, я словно выпустил стайку пичужек, которые с чириканьем разлетелись в разные стороны. И принялся ждать. Каждому я сообщал, что «готов встретиться в течении часа». Так и написал. Опять отчего-то со специальной ошибкой «в течении». А затем влез в какой-то чат, полный радостных подростков, обсуждающих всякую полуличную чушь. У каждого тут был свой «ник» одного из множества расцветок – этакое второе лицо.

Поговорив с ярко-желтой «Лампочкой», я подумал, что где-то там, с другой стороны, по клавиатуре бегают 15-14-летние пальцы самой обыкновенной девочки, и я даже мысленно полистал странички ее ученического дневника.

Сколь просты были темы, о которых они говорили друг с другом! Учеба, любовь, пространные рассуждения о жизни, которая только-только начиналась. Совсем простые шутки, признания и море смайликов – двоеточие и скобка. Особый мир, для которого я был староват и не развит. Потом я просто следил за двигающимися кверху строками, до тех пор пока не надоело. А минут через двадцать в мою почтовую каморку ввалился конверт.

Крохотная адреналиновая инъекция. Я сглотнул и стал ждать, пока оно откроется. Прошло что-то около двух или трех секунд. А по их истечении, боюсь, я уже был окончательно и всецело неизлечим. Мой демон поедал меня и отрыгивал обратно, я варился в его желудке, нежно снедаемый его шелковым соком, но ничего не мог поделать да и не хотел.

Я не помню слов его письма. Помню, что следовал описанным им в письме инструкциям до тех пор, пока не открылось окно, в котором наши слова стали появляться мгновенно, словно бы мы говорили с глазу на глаз в отдельной комнате. Он сказал, что это «приват». Ощущая зуд в зубах, я обратил внимание на все, что творилось у меня за спиной и вообще вокруг – ничего необычного, все как и прежде.

А я вглядывался в темно-серое окошко «комнатки», словно в приоткрывшийся космос, из которого до меня доносился неведомый голос и холодок. Казалось, что я иду и с каждым новым шагом все более обретаю не привычную твердь, а мягкую упругую зыбь, от которой промокает обувь. Впереди были слышны движения нуждающегося во мне существа. Мимолетно я подумал, что возможно приближаюсь к чудовищу, которое сожрет мое невысокое худое тельце, так что будет слышен во все стороны хруст. Но я не стал об этом думать, мне было в ту минуту все равно какими окажутся последствия.

Слово за словом – собиралась ткань предстоящих событий. Несмотря на всю неопытность, я боялся ее оборвать и весьма изощренно протягивал нити. И вместе с тем все еще оставался последний крохотный шажочек, разделенный на тысячу еще более мелких отрезков, после которого было бы сложно всецело поручиться за ход событий и за их обратимость. Но пока мы просто разговаривали. Собеседник мой давал мне освоиться, словно все ясно понимал на мой счет и не хотел отпугнуть. И я понимал это.

Я трепетал, как лист. Мое тело было не моим. Мысли были не моими и все движения по клавиатуре. Я делался прозорлив и вместе с тем нетерпелив. Я уже набивался к нему домой безо всяких условий, совсем ни о чем не думая, кроме как: «поскорей бы уже!». Но дома у него была жена. Мой незнакомец все звал меня в какое-то кафе (естественно не «в какое-то», а в то, название которого в полной тишине аккуратно мерцает у меня в памяти) – ему хотелось «сначала увидеться». Но о таком людном месте и речи не могло быть! Я страшно не желал выползать из своей сумрачной норы на свет, а только в другую нору. Казалось, что мне будет больно от света.