Письмо

Такси летят в сырую мглу,
Торопятся листва и люди,
А встречный ветер на углу
Играет на пустой посуде.

И с мешаниною в мозгу,
Как на постылую работу,
Я еду к женщине в субботу
Через огромную Москву…

ТОВАРНЯК

Как горько сознавать: тебя никто не любит,
Как страшно одному — на остром сквозняке…

Солома шебаршит, и хваткий ветер лупит,
И бочка — ходуном в пустом товарняке.

Качаются, скрипят продутые вагоны,
Колёса в темноте разматывают нить.

Любви, причём большой, желают миллионы,
Никто не хочет сам кого-то полюбить…

«Я не спешу. Мне некуда спешить…»

Я не спешу. Мне некуда спешить.
Листвою шелестит ночное лето.
Зачем воспоминанья ворошить,
К чему всё это?..

Припоминаю дни и города,
И письма, что остались без ответа.
Прогнувшись, убегают провода,
К чему всё это?..

О узкое, о тусклое и столь
Бессмысленное преломленье света!..
Зачем на раны посыпаю соль,
К чему всё это?..

Исчезло ощущение души,
Шипя в канаве, гаснет сигарета.
Глухие окна, парки, гаражи,
К чему все это?..

Над головой горит ночной неон
И Лета протекает через лето,
Смывая начертания имён,
К чему всё это?..

Под лёгким ветерком уводит в крен
Листву, что ждёт июльского рассвета,
Но не смолкает горестный рефрен:
К чему всё это?..

1979

«Не страшно сознаться, что пыл…»

Не страшно сознаться, что пыл
Угас, как светило — в овраге.

Не страшно признаться, что пыль —
Сукном на рабочей бумаге.

Не страшно, споткнувшись у скал,
Сказать: «Насмотрелся — и баста!..»

Не страшно подумать — устал…
И вспомнить про Екклесиаста.

Не страшно, но только один
С душой, что знобяще тревожит,
Ты будешь дрожать, и ватин
Согреться тебе не поможет.

Не страшно, но только урод,
Вдев ногу в железное стремя,
Летит,
         и скрипит поворот
Спины, раздвигающей время.

Не страшно, но только в упор
Со смертью, уже без обмана,
Как раненый тореадор
Ты встретишься mano o mano[4]

.

1994

9 Из цикла «ОСЕННИЕ ЗАМЕТКИ»

«В осеннем парке мечется Борей…»

В осеннем парке мечется Борей,
Пестрит в глазах от жёлтой круговерти,
Ложащейся к подножью фонарей
В глухом порыве коллективной смерти.

Сдувает поколение с берёз,
И мы, бренча монетами в кармане,
Выходим на медлительный откос,
На музыку в кочующем тумане.

Что значат наша долгая любовь
И романтизм души, почти ребячий,
Пред этой силой, холодящей кровь,
Пред облаками над рекой рябящей?..

Что поздняя хвала и похвала? —
Они не стоят ничего ей-Богу,
Как серая халва и пахлава,
Досаду вызывая и изжогу.

Но за кустами издали видна
Дощатая площадка мокрой сцены.
На ней мы выпьем горького вина,
Ещё не вечер, мой дружок бесценный!..

«Может, осень этому виной…»