Письмо к моей дочери

Еще в предыдущие визиты в Северную Каролину я сдружилась с деканом факультета английского языка Элизабет Филлипс и с другими преподавателями. По вечерам после ужина и в середине дня после обеда я задавала им вопросы, которые давно бередили мне душу. Мне хотелось знать, как они относятся к сегрегации. Действительно ли они верят в то, что чернокожие уступают в развитии белым? Считают ли они, что чернокожие родились с неким заразным заболеванием и поэтому сидеть с ними рядом в автобусе опасно, но при этом можно поручать им готовить еду и даже кормить грудью детей?

Меня воодушевило то, что новые коллеги отвечали откровенно, честно, смущенно и даже с налетом раскаяния. «Если по совести, я вообще об этом не думала. Так оно всегда было и, похоже, всегда и будет». «Я не думал об этом, а еще я не думал, что могу хоть что-то сделать, чтобы изменить ситуацию». «Когда чернокожая молодежь устроила протест – они сидели на прилавке магазина „Файв энд дайм“ в Гринсборо, – меня обуревала гордость. Помню, было обидно, что у меня белая кожа и я не могу к ним присоединиться».

Нравилось мне это или нет, но пришлось признать, что я прекрасно понимаю чувство беспомощности, обуревавшее моих коллег. Ответы их подтвердили мое убеждение, что главной из добродетелей является отвага. Я подумала, что, будь я белой во времена сегрегации, я бы, наверное, тоже пошла по пути наименьшего сопротивления.

Обосновавшись в Уинстон-Салеме, я начала понемногу исцеляться. Тамошний холмистый пейзаж оживляют цветущий кизил, багряник, мирты, рододендроны в человеческий рост. Повсюду растут дикие и прекрасные разноцветные азалии полтора метра в ширину.

Уинстон-Салем находится в Пьемонте, и он в буквальном смысле расположен у подножия гор. Нависающие над нами горы – это Грейт-Смоки и Блю-Ридж. Мне нравится северокаролинский юмор. Местные говорят: мы пребываем в долине смирения, а над нами возвышаются две башни высокомерия – Вирджиния и Южная Каролина.

Я с радостью обнаружила там замечательные музеи, отличные церкви с соответствующими хорами и первоклассный факультет искусств, откуда выходили будущие звезды бродвейских постановок и скрипачи Нью-Йоркского симфонического оркестра.

Мне пришлись по душе мягкий напевный местный выговор и творческий подход к английскому языку. В супермаркете кассирша спросила, нравится ли мне Уинстон-Салем. Я ответила:

– Нравится, вот только бывает слишком жарко. Я с трудом такое выношу.

Кассирша, не отрываясь от пробивания моих покупок, ответила:

– Оно верно, доктор Анджелу, но и жара у нас не навеки – ее потом ветром вынесет.

Я отыскала Баптистскую церковь на горе Сион и вступила в ее члены – там были прекрасный хор и преданный своему делу священник. Рядом находились основная и учебная городские клиники. Одна из моих коллег занималась творчеством Эмили Дикинсон, другая – европейской поэзией XVII и XIX веков, а значит, мне было с кем поговорить о стихах – любимейшем моем предмете.

У Уинстон-Салема есть свои недостатки. За улыбками на лицах не утихает разгул расизма, а в определенных кругах о женщинах по-прежнему говорят как о красивых и удобных посудинах. Мой покойный друг Джон Килленс однажды сказал мне: «Мейкон в Джорджии – он ниже к югу, а Нью-Йорк – он выше к югу».

Впрочем, дремучее невежество найдется везде, где бы ты ни поселился.

Энн Спенсер, великая афроамериканская поэтесса конца XIX – начала ХХ века, очень любила Вирджинию и очень любила Роберта Браунинга. Она написала стихотворение «На всю жизнь, бедный Браунинг…».

«В весеннее время в Вирджинии словно в раю».

Может, касательно Вирджинии это и правда. Могу сказать точно, что это правда касательно Северной Каролины и в особенности – Уинстон-Салема.

21. Национальный дух

В последние четыре десятилетия наш национальный дух и природное веселье всё убывают. Наши ожидания как нации сильно снизились. Наша надежда на будущее сникла настолько, что, если ты заикнешься, что надеешься на светлое завтра, ответом тебе будут хохот и фырканье.

Как вышло, что мы пришли в этот мир так поздно и такими одинокими? Когда мы отказались от своего стремления привить высокую нравственность тем, кто топчет наш пейзаж своими вульгарными обвинениями и непозволительными измышлениями?

Разве мы не тот же народ, который сражался в европейской войне, чтобы искоренить арийскую угрозу уничтожения целой расы? Разве мы не трудились, не молились, не создавали замыслы построения лучшего мира? Разве мы не те граждане, которые боролись, протестовали и садились в тюрьму, чтобы вытеснить из нашей страны узаконенный расизм? Не мы ли мечтали о стране, где свобода есть часть национального самосознания, а достоинство служит главной целью?

Нужно требовать, чтобы мужчины и женщины, которым доверено право вести нас за собой, сознавали истинные желания тех, кого они ведут. Не в том наш выбор, чтобы нас, как скот, загоняли в здание, охваченное пожаром ненависти, или в систему, где властвует нетерпимость.