Пистоль и шпага

Вторжение французов изменило ситуацию. Елизавета вспомнила, что она императрица и захотела встать рядом с мужем. В конце концов, ей это удалось. В 1813–1814 годах, во время Заграничного похода русской армии она будет блистать при дворах европейских монархов, принимая почести, которых ей так не хватало в Петербурге. Так что совет императрице я дал смело.

— Откуда тебе известно про государя? — спросила Анна на обратном пути. — Мне о том, что он молится, неведомо.

Хм, кажется, снова прокололся.

— Логика, Аннушка.

— Какая логика?

— Наука такая, — сказал я и едва не рассмеялся — на память пришел анекдот про Чапаева[56].

— Не темни! — обиделась она. — Не то прикажу высадить тебя из экипажа, и пойдешь пешком. А на улице дождь.

— Все просто, дорогая, — поспешил я, впечатленной такой перспективой. — В кабинете государя вся стена завешена иконами. Так бывает только у набожных христиан. Предположить, что царь молится не один, и вовсе просто: ранее он не отличался ревностью к вере. Таким людям требуются наставники и сподвижники.

— Хм! — она посмотрела на меня. В экипаже было темно, и я не различил смысла этого взгляда. — Ты не перестаешь удивлять меня, Платон. Что еще говорит тебе твоя логика?

— Елизавета Алексеевна помирится с мужем.

— Уверен?

— Абсолютно.

— Если это произойдет, ты будешь осыпан милостями и займешь высокое место при дворе. Не упусти случай! Как там государевы мозоли?

— На подходе, — ответил я и пояснил: — Скоро будем удалять.

— Замечательно! — обрадовалась Анна и чмокнула меня в щеку.

Остаток пути мы провели в молчании. Анна думала о своем, я — аналогично. Думы меня одолевали невеселые. В детстве я мечтал стать великим врачом. Изобрести новое лекарство или метод лечения, которые спасут тысячи жизней. После чего меня заметят великие мира сего и введут в свой круг. Я буду наравне общаться с президентами и королями, объеду мир, мне будут рады во дворцах и резиденциях. Наивная мечта деревенского мальчишки. Повзрослев, я о ней забыл — жизнь показала несбыточность фантазий. И вот мечта стала сбываться: я лечу царя, даю советы его супруге, а Анна возит меня по лучшим домам Петербурга. Однако радости я не ощущал — только дискомфорт. Словно на публику меня вывели в одних трусах, и смотрят, как на экзотическое животное, обсуждая цвет шкуры, длину шерсти, величину клыков и когтей. Я гнал от себя эти мысли, но они неизменно возвращались. «Ладно! — сказал я себе. — Время покажет. Будем посмотреть».

Тем временем дела шли своим чередом. Каждое утро я отправлялся к царю, менял ему повязки на ступнях, и повторял процедуру вечером. Застарелые мозоли Александра постепенно поддавались воздействию компрессов и ванночек, становясь мягче. Придворный часовщик сделал щипцы, я опробовал их на тушке курицы, выдрав из ее крыла несколько маховых перьев, и нашел годными. Приближался день применения инструмента по предназначению.

Мои визиты к царю проходили одинаково. Пока ноги Александра парились в тазу, он расспрашивал меня о войне. Лицо царя выражало интерес, слушателем он оказался замечательным, и я не заметил, как рассказал все: начиная от обнаружения меня егерями голым у дороги, кончая сражением под Бородино. Более всего Александру понравилась история с захватом пушек у вестфальцев. Слушая ее, он хохотал.

— Так и сказали? — спросил, вытерев слезы с глаз. — Ваши пушки нужны моему императору?

— Так точно, государь! — подтвердил я.

— А они подумали: Бонапарту, — засмеялся Александр. — Вы остроумный человек, Платон Сергеевич, и рассказчик замечательный. Как наградил вас за сей подвиг командующий армией?

— Никак, государь.

— Почему? — удивился император.

— Перед этим мне пришлось бросить пушки в Смоленске. Вывезти не было возможности, и мы их заклепали. Приказ о том был отдан мной. Князь решил, что я всего лишь вернул потерю.

— Погодите, Платон Сергеевич, — нахмурился Александр. — Из вашего рассказа следует, что в Смоленске вы были статским. Ведь так?

— Именно, государь.

— Как можно ставить в вину утрату пушек человеку, не состоящему на воинской службе? Странно.

— Князь был в своем праве, государь. Хоть и статский, но я командовал егерями.

— Еще одна странность, — не согласился царь. — Поручить офицерскую должность лекарю. Хотя тут надо признать: Багратион не ошибся. Как вам командующий? Что скажете о нем?

— Не дело подпоручику судить о генерале, — попытался соскочить я.

— И все же, Платон Сергеевич, — не отстал Александр. — Вы служили во французской армии под началом маршала Виктора, вам есть с кем сравнивать.

— Багратион — один из лучших наших генералов, государь. Опытный, храбрый и решительный. В армии его любят. Князь бывает горяч, но это не умаляет его полководческого дара.

— И в чем он проявился в компании этого года? — сощурился Александр.