Мистера Граймса просили завтра явиться в усадьбу сэра Джона Хартховера. Дело в том, что прежнего трубочиста засадили в тюрьму, а трубы пора было чистить. Передав поручение, мальчик тотчас уехал на своём прекрасном коне, и Том даже не успел спросить, за что же посадили прежнего трубочиста. Том сам уже успел побывать в тюрьме, и, конечно, ему было интересно узнать, за что сажают взрослых трубочистов. Кроме того, грум был таким чистеньким, у него были такие серые бриджи, серые гетры, серая куртка и снежно-белый галстук с булавкой и чистое румяное лицо, что Том с неприязнью оглядел самого себя – и решил, что мальчишка просто надутый индюк, важничавший из-за своей шикарной одежды, и что тот совсем не знает, как зарабатывать себе на жизнь. Поэтому Том кинулся было за своим камнем, но вовремя остановился: дело есть дело, а потому нужно соблюдать неписаное перемирие.
Хозяин так обрадовался, услышав о своём новом заказчике, что перво-наперво хорошенько поколотил Тома, а потом отправился в трактир и выпил пива зараз больше, чем, бывало, выпивал за два вечера. Нужно же было это для того, чтобы проснуться наутро вовремя, ведь чем больше болит голова, тем приятнее встать спозаранку и выйти на свежий воздух. Встав в четыре утра, он прежде всего снова отколотил Тома, чтобы научить его быть приличным мальчиком (совсем так, как колотят детей в наших школах), ведь сегодня они отправлялись в очень приличный дом, и стоило постараться, чтобы произвести наилучшее впечатление на заказчика.
И вот они отправились в путь, впереди мистер Граймс на ослике, а за ним Том вместе со всеми щётками. Прочь со двора, вверх по улице, мимо закрытых ставен и усталых, зевающих полицейских.
Вот они миновали шахтёрский посёлок, весь тихий и сонный; вот уже прошли дорожную заставу и вышли на просёлочную дорогу и двинулись вдоль куч шлака, а вокруг было тихо-тихо, лишь подъёмный механизм в шахте на соседнем поле хрипел и стонал. Но вскоре дорога побелела и кучи, насыпанные вдоль неё, тоже. Шлак сменили трава и цветы, покрытые росой, а в небе раздалась песнь жаворонка, разливающего свои вечные трели во славу солнца.
Вокруг было тихо. Старушка Земля всё ещё спала, и спящей она смотрелась ещё лучше, чем бодрствующей, – как и многие люди. Спали огромные вязы в зелёно-золотых лугах, спали коровы под ними; дремали облака, спустившиеся прямо на землю и на ветви вязов; всё ожидало солнца с его вечным «Подъём!», чтобы встать и заняться каждодневными делами.
А они всё шли и шли, и Том без устали вертел головой по сторонам, ведь он никогда ещё не бывал за городом. Ему так хотелось пробежаться по лугу, нарвать цветов, поискать птичьи гнёзда! Но не стоило даже заикаться об этом, мистер Граймс был деловым человеком.
Вскоре они поравнялись с бедной ирландкой, она медленно шла по дороге, неся за спиной свою поклажу. Голова её была покрыта серым платком, а юбка была ярко-красного цвета, так что становилось ясно, что она из Голуэя. Ни башмаков, ни чулок на ней не было, и шла она, чуть прихрамывая, как если бы она уже сильно устала или натёрла себе ногу. Но она была высокая и красивая, с лучистыми серыми глазами и густыми волосами. И она так приглянулась мистеру Граймсу, что, поравнявшись с ней, он крикнул:
– Тяжкая дорога для таких симпатичных ножек, а? А ну, красавица, залезай на моего осла да поехали вместе!
Но ей, наверное, не понравились вид и голос мистера Граймса, и она спокойно ответила:
– Спасибо, уж лучше я пойду с твоим помощником.
– Ну, как хочешь, – проворчал Граймс, закуривая свою трубку.
И вот она уже идёт рядом с Томом и расспрашивает мальчика про его житьё-бытьё: где он живёт, да что он знает, да кто он такой, и вскоре уже Тому казалось, что никогда ещё он не встречал такой приятной женщины. А шепчет ли он молитву, прежде чем лечь спать? Нет, он не знает никаких молитв… кажется, её это расстроило.
Потом он спросил её, где она живёт, и она ответила – далеко-далеко, у самого моря. А что это – море, какое оно? И она стала рассказывать Тому, как шумит море, накатываясь на прибрежные скалы своими огромными волнами в тёмные зимние ночи; и каким тихим бывает оно весёлыми летними днями, когда в нём купаются дети; и много что ещё рассказала она, так что Тому захотелось самому всё увидеть и обязательно искупаться в чудном море.
Наконец они поравнялись с холмом, у подножия которого протекал ручей. А из маленькой пещерки, возле известняковой глыбы, вытекал небольшой ключ, поднимаясь ввысь настоящим фонтаном, он набухал водой, напевая свою песню, и был он таким чистым, таким прозрачным, что нельзя было понять, где кончается вода и начинается воздух.
Тут Граймс остановился, Том тоже, глядя на пещерку и думая, живёт ли в ней кто-нибудь. Но Граймс не думал ни о чём таком, он слез с осла, подошёл к источнику, наклонился и окунул в чистую воду свою безобразную голову – и вода помутнела.