Плачь обо мне, небо (СИ)

– А Вы – от своих обязанностей, – парировал цесаревич; от уголков лукаво блеснувших глаз разошлись тонкие лучики-морщинки, тут же померкшие, когда губы вдруг на доли секунды искривились от боли. Грудь тяжело приподнялась – вдох был мучительным.

Катерина тревожно подалась вперед, с губ сорвалось лишь короткое «Ваше Высочество». Шумно выдохнувший Николай успокаивающе качнул головой, дотрагиваясь до её руки.

– Это лишь слабые отголоски. Наверное, Вы и впрямь были посланы мне небесами.

Небесами, которые отчего-то не уберегли. Не желали спасти.

Парой месяцев ранее им овладевали страшные мысли. Что, если слова гадалки он понял превратно, и ему не стать Императором отнюдь не в силу желания отречься от престола в пользу Александра? Возможно ли, что старая ведьма предвидела его смерть? Болезнь усилилась, и порой цесаревичу чудилось, что за ночью уже не наступит утро: он не проснется на рассвете, чтобы по привычке подойти к окну, наблюдая картину рождения нового дня, где способно случиться все, что угодно. И не было бы больше этого звонкого смеха и лучистых глаз, не было бы ласковых рук матери и беззлобных упреков отца, не было бы жизни и любви.

Проникновенный взгляд и мягкость голоса обезоруживали, и Катерина не чувствовала себя вольной даже сделать вдох, и оттого даже не стала пресекать случайной встречи рук – было выше её сил уничтожать все это. Ей бы всю жизнь сидеть так, смотря в уже ставшие слишком родными глаза, вбирать по капле тепло и ласку, купаться в этой неге, и не знать о следующей минуте или о том «завтра», что разведет их по разные стороны, возвращая каждого к своему положению и обязанностям.

Пусть она и безрассудно бросилась сюда, в Ниццу, стоило ей лишь узнать страшную весть.

Сказать бы сейчас, что все это пустое — да только язык не слушается её, губы немеют, и все, что удается сделать — едва заметно качнуть головой с каким-то болезненным сожалением. Она слышит голос разума, и он во всем прав (иначе бы она ему не следовала), но бьющееся в лихорадке сердце тоже не желает замолкать, что-то шепча в агонии, моля.

Только в чудеса уже не верится, и ничему веры нет. В признаниях и клятвах – верность, но ни надежды, ни притязаний. Её участь – незримое присутствие, её жизнь – тень прошлых обитательниц дворца. Она не первая, и на ней история не завершится. Но, возможно, она из тех, кого сложно укорить в их чувствительности сердца. Возможно, их история пошла бы по стопам покойного Николая Павловича и Варвары Нелидовой, но нашлось ли бы у будущей Императрицы столько же понимания, сколько его было у Александры Федоровны?..

Она только подавила в себе тяжелый вздох и заставила себя слабо улыбнуться, чтобы ответить на вопрос о причине её внезапного визита (в Ницце Николай точно не ожидал её встретить, тем более так) как можно более спокойно, ничем не выдав бушующей внутри тревоги. Наверное, ей даже это удалось – цесаревич не спрашивал больше об этом, довольствуясь словами о сопровождении сестры на воды, и между ними вскоре завязалась привычная беседа, ни коим образом не затрагивающая ни его здоровье, ни её замужество, ни еще какие запретные темы.

Сейчас хотелось лишь поймать еще хоть одну крупицу обманчивого равновесия.

Но ей казалось, что оное просто утекает сквозь пальцы. Подобно минутам и часам, что неслись быстрее бурлящего потока воды, что приближался к водопаду.

Первые сутки в Ницце сменились вторыми, вторые – третьими, и когда минула неделя – Катерина даже не заметила. Ей чудилось, что она даже не сходила с места – столь привычным стало её присутствие в этой спальне, на этой низкой узкой кушетке, обитой каким-то лимонно-желтым сафьяном и с вычурно изогнутой спинкой. Быть может, менялись её платья, хотя она не могла бы точно этого утверждать, менялось время суток за окном, менялись темы бесед, но все это меркло за тем, как вспышками будто бы менялось состояние Николая, в первое их свидание сидящего у камина, а в последние – уже лежащего от накатившей слабости и вновь усилившейся боли.

Эта комната стала её пристанищем, и лишь единожды она задалась вопросом, почему им до сих пор дозволяют эти встречи. Отчего не выказывает возмущения граф Строганов, отчего ни разу ни кто из слуг, ни медики не потребовали от нее покинуть виллу.

Впрочем, стоило лишь задуматься об этом.

– Голицына Екатерина Алексеевна? – возникший на пороге слуга заставил Катерину равнодушно обернуться в его сторону и неуверенно кивнуть. – Вас желает видеть Императрица. Немедленно.

Порыв уточнить, что она рассталась с девичьей фамилией, замер где-то в горле. Она догадывалась, что рано или поздно государыне станет известно о её свиданиях с цесаревичем, но все же она оказалась не готова к требованию срочно явиться пред монаршие очи.

Николай, нахмурившийся, стоило ему услышать эту фразу, желал было уточнить, к чему такая спешка, но Катерина качнула головой, без слов прося ничего не говорить. За свои опрометчивые поступки она расплатится сама.