Плачь обо мне, небо (СИ)

Глаза Марии Александровны, не ожидавшей такого ответа, чуть расширились: это не выглядело игрой или ложью, не походило на желание получить выгоду от близости к царской семье. В наконец посмотревших на нее зеленых глазах, будто бы выцветших и покрасневших как и её собственные, жила лишь не излитая боль. Императрица словно глядела в свое отражение и с каждой секундой ужас в ней рос, что волна в шторм.

– А что же Ваш супруг? – глухим голосом осведомилась Мария Александровна, продолжая всматриваться в осунувшееся лицо с четко обозначившимися скулами и залегшими тенями.

Губы на выдохе дрогнули, а после сомкнулись – Катерина искала слова, что точнее опишут все происходящее.

– Ему все известно.

Её чувства к цесаревичу. Его болезнь. Её тревога. Его понимание неприкосновенности женщины, которая никогда не станет ему принадлежать законно.

Граф Шувалов во всей этой истории проявлял себя столь благородно, что Мария Александровна даже на миг решила, что он сошел со страниц какой-нибудь сказки. Катерине несказанно повезло с таким супругом; и, похоже, она это полностью осознавала.

Безмолвно поднявшись с кресла, которое занимала, Императрица медленно прошла к трельяжу и, спустя минуту, вернулась к ожидающей её ответа Катерине. На лакированную столешницу легла маленькая продолговатая коробочка, от которой у той перехватило дыхание. Она знала эти контуры, этот темный бархат, этот маленький замочек. Пальцы до сих пор помнили шероховатость обивки и рельефы бокового канта.

И блеск бриллиантов, что крылись внутри, тоже.

– Я не могу этого принять, Ваше Величество, – Катерина заторможенно покачала головой, не сводя глаз со шкатулки. – Я запятнала имя – свое и цесаревича – слухами о связи с ним, и оные возобновятся, стоит мне вернуться ко Двору. Я не желаю боли Вам, Его Высочеству и принцессе.

Тяжелый вздох, вырвавшийся из груди Марии Александровны, свидетельствовал о том, сколь ясны ей были мысли сидящей перед ней княжны. Но она уже приняла решение и не намеревалась менять оное.

– Как Императрица Всероссийская я приказываю Вам, Екатерина Алексеевна, вернуться к службе, – прозвучал её ровный голос, что мог бы показаться грозным, но глаза её излучали материнское тепло. – Вы получаете звание статс-дамы, – пребывать в статусе фрейлины по причине своего замужества она бы более не могла. – На Вас не возлагается никаких обязанностей, кроме как Вашего частого появления при Дворе. В этом звании Вы можете оставаться здесь беспрепятственно до моего возвращения в Россию.

Поэт Тютчев в начале ноября прошлого года посвятил Императрице стихотворение, и строки из оного сейчас друг за другом всплывали в сознании Катерины, готовые сорваться с губ.

Душа хотела б ей молиться, а сердце рвется обожать.

Не было нужды отрицать их правоту.

Поднимаясь на ноги, чтобы склониться перед своей благодетельницей, Катерина с трудом сдерживала так некстати участившиеся в последние недели слезы.

***

Франция, Ницца, год 1865, апрель, 8.

Эти дни – будто марево тумана на болотах: даже протянутой руки не видно, и все слова тонут в густом удушливом воздухе. Стоит лишь сделать шаг, провалишься в трясину. Катерина не понимала, сколько сейчас времени, сколько раз оторвались листы календаря, и какое время года за окном. Её путешествия между виллами, почти ежедневные, слились воедино, окончившись в последний день марта – Николая перевезли ближе к матери. Шестов и Гартман сочли, что бессонница и головные боли цесаревича – от близости виллы Дисбах к морю (Катерина даже не нашлась, как прокомментировать столь абсурдное объяснение). Потому новым его пристанищем стала вилла Бермон, имеющая общий сад с виллой Пейон.

Она уже не может постоянно находиться подле Николая, но не помнит ничего из того, что не связано с минутами пребывания у него или Императрицы. Вот она зачитывает новое письмо от Императора, силясь не смотреть в бледное лицо государыни, и следом записывает ответ; вот она читает Данте цесаревичу, и тепло его сухой, худощавой руки дает ей понять, что он еще жив, что он еще борется, что еще есть хоть немного надежды. Вот в Великую пятницу она диктует для телеграфа требование Императрицы к Александру Александровичу прибыть срочно в Ниццу – Никса желает увидеться с братом, а вот она зачитывает цесаревичу письмо, что должно заставить его улыбнуться и найти в себе силы дождаться приезда горячо любимого Саши, который развеет его хандру.