Плачь обо мне, небо (СИ)

«Твоя сегодняшняя телеграмма, навела на меня еще большую грусть, потому что я питал надежду повидаться с нашим бедным Никсой в Бадене, а теперь я вижу, что должен отказаться от нее. Я не могу утешиться, и это обстоятельство значительно уменьшает предстоящую мне радость познакомиться с его невестой в его присутствии. Признаюсь тебе в первый раз, что болезненное состояние, которое, судя по твоей последней телеграмме, непрерывно усиливается, начинает серьезно меня беспокоить. Гартман пишет мне, что он всегда был того мнения, что ниццкий воздух не мог быть полезен его расстроенным нервам. В таком случае, почему же он не настоял раньше о переезде его в другое место? Это только убеждает меня лишний раз в том, что медики, когда они сами не знают более, что делать, приписывают климату состояние своего пациента, другими словами, что они в важных случаях только доказывают свою некомпетентность. Ты поймешь, с каким нетерпением я буду ждать, что вы решите о месте его лечения, как и о том, где он проведет время прежде, чем начать его».

Он пишет о тревоге за сына-наследника, которым не интересовался, которого попрекал за слабое здоровье, а она видит, с каким неудовольствием он диктует эти строки, ведь ему хочется не с супругой говорить, а с новой дамой сердца. Ей уже донесли, что он, посетив Смольный вместо отсутствующей в России государыни, виделся и танцевал с Екатериной Долгоруковой.

Но о визите в институт в своих письмах он не упоминает.

– Ваше Императорское Величество, Вы желали видеть меня?

Тихий голос, разбивший тишину покоев, которые уже пропитались ароматом ладана, воскуриваемого у образов за здравие, разогнал дурные мысли и тяжелые воспоминания, что тот дым, заставляя Марию Александровну вспомнить, что она посылала за своей бывшей фрейлиной, и обернуться в сторону узких белых дверей.

Когда ей стало известно о прибытии Катерины во Флоренцию, где находился Никса, а после на виллу Дисбах, Мария Александровна в первый момент подумала, что ослышалась – после того, как та покинула Двор, она никак не давала о себе знать. Впрочем, она и не должна была: какое дело Императрице до бывших штатских, самовольно оставивших службу? Однако она полагала, что из-за тех слухов Катерина больше не станет искать свиданий с цесаревичем, тем более что, как ей стало позже известно от mademoiselle Жуковской, она все же обвенчалась с графом Шуваловым.

Но, по всей видимости, её решимости надолго не хватило, или же здесь существовала иная причина, до которой Мария Александровна желала дознаться.

Обратив холодный взгляд на склонившуюся перед ней княжну – графиню; она все никак не могла привыкнуть к её новому статусу, – Императрица жестом приказала той приблизиться.

– Какими судьбами Вы в Ницце, Екатерина Алексеевна?

Теперь она обращалась к ней уже не как к своей фрейлине, а как к супруге личного адьютанта Императора, и это ей самой казалось неестественным. Судя же по тому, как напряглись острые плечи её гостьи, для нее это тоже оказалось неожиданностью.

– Сопровождаю сестру на воды – врачи прописали ей купания всвязи с травмой позвоночника. Она путешествует с супругом, но, сославшись на скуку, настояла, чтобы я составила ей компанию.

Кажется, что-то об инвалидности старшей княжны Голицыной Марии Александровне доносили, или даже быть может сама Катерина говорила об этом. По крайней мере, ответ выглядел убедительно, только вот визиты на виллу цесаревича выбивались из этой картины.

– Я надеюсь, Вашей сестре лучше?

– Спасибо, Ваше Величество, она идет на поправку и в этом большая заслуга её супруга – он не оставляет Ирину ни на миг и полностью отдал себя её выздоровлению.

– Ей повезло найти такого человека, – тонкие губы Императрицы изобразили едва заметную улыбку; смотря на присевшую на самый край стула княжну (она продолжала так воспринимать её), она пыталась рассмотреть за бледностью лица что-то, угрожающее спокойствию Никсы, но не находила. – А что же Вы?

– Милостью Божьей мы с Дмитрием обвенчались, – кивнула Катерина.

– Однако Вы продолжаете искать свиданий с Николаем.

Дрогнувшие руки, сжавшие плотную ткань верхней юбки, выдали волнение, что нахлынуло на нее в момент, когда прозвучало это утверждение, граничащее с обвинением.

В покоях Императрицы повисло густое, давящее на грудь молчание. Мария Александровна внимательно наблюдала за своей бывшей фрейлиной, стараясь обнаружить хоть какой-то ответ на свои вопросы. Та же, с минуту, быть может, сидела недвижимо, даже будто бы не дыша, а после вдруг пальцы выпустили смятый узорчатый шелк, кисти легли одна на другую.

– Я никогда не допускала и мысли о том, чтобы претендовать на Его Императорское Высочество. Ни титулов, ни почестей, ни иных привилегий мне не нужно, — опустив взгляд, но не голову, она медленно, тихо, но абсолютно уверенно и твердо произносила слово за словом. — Единственное, на что я прошу высочайшего дозволения и ради чего взываю к Вашей милости, Ваше Величество — быть подле него. Мне тревожно за его здоровье.