Пламенеющие храмы

Сервет находился в камере лионской тюрьмы уже двадцать первую ночь. Он начал отсчитывать своё время здесь с первого мгновения, как оказался в этом узилище. Будучи препровождённым сюда конвоем, он думал, что его арест – это не более чем недоразумение. Может быть какой-то барон, недовольный эффектом врачевания, решил вернуть потраченные деньги и подал жалобу в суд. Или же гильдия аптекарей, желая убрать соперника, донесла властям, что Сервет сам занимается изготовлением лекарственных снадобий без лицензии и уплаты налога. Все эти наветы, конечно, могли иметь под собой почву. А как же без этого? Вокруг любого дела, приносящего звонкую монету, всегда толкутся персонажи, алчущие прибылей и предпочитающие зарабатывать не талантом и добросовестным трудом, а больше интригами и дрязгами. Бог им судья. Подобных склок, заканчивающихся ударом судейского молотка, на памяти Сервета было немало, но всё как-то обходилось, пусть и не всегда без ущерба кошельку. Но в этот раз всё обернулось по-другому. Для разбирательства дела Сервета из канцелярии суда, ничего не объяснив, доставили в городскую тюрьму. В допросном застенке его уже ждали. Но ждал не судебный прево и не его секретари, а монахи ордена «меньших братьев» со страницами его, Сервета, книги в руках. Так он оказался в ежовых рукавицах Святой конгрегации. В один момент он, из жизнерадостного и преуспевающего гражданина, превратился в бесправного узника, подозреваемого в преступлении, что страшнее смертоубийства – в ереси. Принятый конгрегацией a priori становится обвиняемым, которому остался только один разумный вариант, как если не сохранить своё доброе имя, то хотя бы остаться в живых. «Смирись, несчастный! Смирись и покайся, ибо не прощает Господь хулителей своих», – это читалось в глазах братьев-расследователей. Он делал вид, что смиряется, но меж тем старался вызвать допрашивающих его на откровенность, надеясь, что сможет убедить их в своей правоте. Те же, несмотря на все его старания, оставались бесстрастны. Все они изо дня в день, по нескольку раз сменяя друг друга, зачитывали ему страницы из его книги и вопрошали, его ли это слова? Он подтверждал и принимался, было, что-то пояснять и доказывать, но те обрывали его и после каждого вопроса аккуратно и скрупулезно записывали в протоколы «Написанное им в книге подтвердил. Отвергнуть отказался». День за днём, допрос за допросом. Темнота камеры, ржавый скрежет замка, гулкий коридор, чадящие факелы, бесстрастные лица, один и тот же вопрос и неизменный ответ. И снова тьма, холод и отблески Луны как напоминание о мире, оставшемся за толстыми стенами.