Пламя Азарота (СИ)

Тархан остановился в паре ярдов от тел и стянул с головы, комкая в пальцах запыленную ткань, спасавший от песка длинный платок. На светлых от краски вихрастых волосах мгновенно осели сотни мелких кровавых песчинок.

— Я клянусь не знать покоя, покуда каждый, кто посмел поднять против вас клинок, не окончит свою жизнь в мучениях и позоре.

Фраза была не более, чем данью традиции — Калормен жестоко мстит всякому, кто разоряет его земли, но лишь божественное провидение позволило бы им отыскать всех убийц этих несчастных, — и кто-то из стражи за спиной не удержался от горького смешка, понимая всю тщетность этого обещания. Людям из восточных сатрапий, чьим соседом было бескрайнее море, и северных, стерегущих рубежи с мирным Арченландом, стоило опасаться разве что собственных тарханов, в очередной раз требующих непомерный налог и посылающих личную армию на усмирение бунтующих крестьян. Но воины Юга и Запада привыкли быть щитом, а не бичом, а потому каждая рана, нанесенная рыбаку или пахарю, ощущалась ими, как своя. И теперь каждый из них кипел праведным гневом при виде мух, червей и мертвой раздувшейся плоти.

— Как смеют они осквернять наши земли?!

— Отравлять нашу воду?!

— Порочить наших женщин?!

Граница здесь более чем условна, думал Ильгамут, не позволяя ни единому мускулу на лице дрогнуть в гримасе отвращения, когда ноздрей вновь касался запах гниения. Пустыня принадлежит всем и никому разом. Но тем, кто таится в самом сердце кровавых песков, мало этой бесплодной почвы с редкими оазисами. Они жаждут большего. Но они ждали — с трепетом и ужасом, — что новый тисрок загонит их разрозненные племена еще дальше в безжизненные пески. Тисрок, обреченный провести всю свою жизнь, не отдаляясь от Ташбаана больше, чем на десять жалких миль.

Они узнали. Или узнают в скором времени. Всему Калормену давно известно о проклятии, хочет Рабадаш того или нет. А значит, рано или поздно об этом проведают и пустынники. И разрозненные племена объединятся в единую армию выжигающих всё на своем пути завоевателей.

— Ришда! — отрывисто приказал Ильгамут, отворачиваясь от изуродованных тел. — Возьми двоих человек и возвращайся в Джаухар! Нужно послать гонцов к Анрадину, Алимашу и в Ташбаан! Это вторжение!

========== Глава первая ==========

Облицованный лазурно-синим камнем потолок Храма был таким ярким и незамутненным — отполированным до блеска руками сотен рабов, — что казалось, будто никакого купола над головой нет и алтарь Богов стоит во всем его величии и красоте под открытым небом. Ласаралин опустилась на колени в шести шагах от вырезанного из белого дуба столпа — лишь дважды она подходила ближе, в дни своего бракосочетания с благородным тарханом и великим тисроком — и соединила пальцы в молитвенном жесте.

В Храме стояла тишина. Гулкая, непрочная — малейший шорох или скрип разрушал чувство единения с богами, внимающими жалобным просьбам людей, — но мгновенно обволакивающая, обнимающая со всех сторон, как руки возлюбленного. На птичьем лике с красно-золотым клювом блестели выточенные из черного агата глаза.

Прости меня, Повелитель Ветров, что рождаются под твоими крыльями, моя просьба ничтожна, как и я сама. Прости меня, Хранитель Пламени мира и господин всех мужчин, моя просьба ничтожна, как и я сама. Прости меня, Царица Ночи и госпожа всех женщин, моя просьба ничтожна, как и я сама.

За спиной возносила хвалы стража, переминаясь с ноги на ногу и скрипя грубо выделанной кожей сапог в ожидании, когда тархина закончит молитву, но стоило ей прошептать про себя самое начало и приветствие-поклонение богам — не разжимая губ, хотя мужчины стояли слишком далеко, чтобы услышать, — как в голове не осталось ни одного разумного слова. Лишь жалкие обиды брошенной женщины.

Я прогневала его, Великая Госпожа. Я принесла ему дочь, зная, что он желает сына. Что ему необходим сын, ибо трон его будет непрочен до конца его дней. И в том лишь моя вина. Я верила, что смогу позабыть, верила, что усмирю голос своей совести, но даже любовь ныне обращается против меня и боги карают меня за предательство.

Зардинах, смотрящая на южную стену Храма — женщина с тонким лицом и гибким телом, плавно перетекающим в получеловечье-полуптичье, отчего казалось, будто она становится одним целым с Великим Богом, — молчала. Азарот, обращенный ликом к северной стене и точно так же сливающийся с Ташем с другой стороны столпа, — отчего божества становились жутковатым многоруким существом о трех головах, — равнодушно взирал на поддерживающие потолок колонны, увитые узорами из разноцветных камней. И руки тархины в тонких кольцах с крошкой драгоценных камней дрожали всё сильнее под единственно обращенным на нее неотрывным взглядом выточенных из агата глаз. Сквозь птичье лицо проступало другое: смуглое, обрамленное длинными черными волосами, красивое настолько, что при каждом взгляде на него Ласаралин забывала, как дышать. И совершенно равнодушное.