Пламя Азарота (СИ)

— Худший из мужчин, — отрезала принцесса. — Уж кому, как не мне, знать об этом во всех подробностях. Он высокомерен, злопамятен, выходит из себя из-за малейшей ерунды и, как любой мужчина, не имеет ни малейшего понятия о том, какого труда стоит женщине выносить ребенка. Не спорю, я сама мало что понимаю в так любимых мужчинами стратегии и тактике, но я, моя дорогая сестра, и не строю из себя знатока. Признавайтесь, что он вам наговорил?

— Ничего, Ваше Высочество, — тихо сказала Ласаралин, надеясь, что этого ответа будет достаточно, но Джанаан поняла его по-своему.

— Ничего? Ни единого, надо полагать, слова? Как это похоже на моего брата! Не расстраивайтесь, я сама напомню ему о долге перед женой, раз он так быстро позабыл о возложенной на него ответственности.

— Но… — Ласаралин заговорила скороговоркой, не обращая внимания на заинтересованные взгляды расступавшихся перед ними людей. — Ваше Высочество, я и не думала жаловаться. Мой господин всегда был добр ко мне и я… Я…

Принцесса остановилась и повернулась к ней лицом. Ростом Джанаан была чуть ниже ее и высоко поднимала подбородок, чтобы смотреть глаза в глаза, но никакого превосходства Ласаралин не чувствовала.

— Вы неверно понимаете положение дел, мое милое дитя, — заговорила принцесса холодным сухим тоном. — Ваш первейший союзник при дворе — это я, а вовсе не мой брат. Я не желаю, чтобы его наложницы думали, будто имеют на него влияние. А вы и сами понимаете, что среди них найдутся женщины, возомнившие себя сердцем мира, но, увы, совершенно обделенные разумом. Мой брат должен жить в мире со своей женой, чтобы эти женщины не забывали свое ничтожное место наложниц. Я знаю, — голос у нее смягчился, и в нем появились ласковые, почти материнские нотки, — вы ревнуете его ко мне. Как знаю и то, что в его сердце найдется место не только для меня, но и для женщины, доказавшей ему свою верность и любовь. Сделайте так, чтобы этой женщиной всегда оставались вы. Помня, с какой легкостью вы привели его к алтарю… — подкрашенные кармином губы принцессы разошлись в нежной одобрительной улыбке. — Вы быстро справитесь и с этой трудностью.

С легкостью? Она лишила жизни человека — принца, бывшего одной крови с мужем, — и пусть Ласаралин верила, что поступила так во благо не только свое, но и всего Калормена, убийство оставалось убийством. Но в одном Джанаан была права.

Согласился он и в самом деле очень легко. Вот только радости в этом оказалось немного. И ответить принцессе было нечего.

***

Джанаан ворвалась в кабинет без стука, толкнув обеими руками тяжелые двери из красного дерева, и те с грохотом захлопнулись у нее за спиной.

— Во имя Таша, ты самый невыносимый из мужчин!

Брат поднял бровь, не отрывая взгляда от очередного свитка из желтоватого пергамента, и спросил полным раскаяния голосом:

— В чем я провинился перед прекрасной госпожой на этот раз?

— Не ерничай, — бросила Джанаан, не купившись на его очевиднейшее притворство. — Позволь спросить, на что тебе жена? Рожать детей могут и наложницы, а выставлять женщину виновной в твоем бессердечии…

Агатово-черные, подведенные синевой, как у всех благородных воинов, глаза всё же оторвались от покрывавших свиток ровных мелких строчек и посмотрели на нее поверх пергамента.

— Возлюбленная сестра, я что-то не совсем понимаю, к чему ты клонишь.

— Ты не думал уделить ей хоть немного своего царственного внимания? — ядовито спросила Джанаан, подходя к самому столу. До чего же глупы порой бывали мужчины. Даже лучшие из них. Или, как верно подметила она в разговоре с несчастной тархиной, худшие.

— Ты в своем уме? — парировал Рабадаш, отбросив маску ложного раскаяния. — Она всего двадцать дней, как родила. И половину этого срока едва поднималась с постели. Уж поверь, смерти я ей не желаю.

— Глупец, — заявила Джанаан безо всякого почтения к его титулу. Какое уж тут почтение, когда она в красках помнила, как двадцать лет назад он воровал для нее вишни из сада тархана Аксарты? — Внимание к женщине — это не только счастье лицезреть тебя по ночам. Или ты напрочь забыл все уроки наставников? Покажи ей, что она дорога тебе, как и прежде. И что ты рад рождению дочери.

— Безумно, — мрачно ответил брат, откладывая свиток. — Когда мне нужны сыновья.

— Так ты видишь в этом вину Ласаралин? Лишь боги решают, кому подарить сына, а кому — дочь.

— Бесспорно, сестра. Но мне они нынче не благоволят.

Джанаан вздохнула — он носит величайшую из корон мира, но по-прежнему чем-то недоволен — и протянула вперед обе руки, до самых локтей унизанные тонкими золотыми браслетами.

— Порой я думаю, что боги послали мне тебя в наказание, — призналась она, переплетая пальцы и прижимаясь щекой к гладкому черному шелку у него на плече. — Только никак не могу взять в толк, чем же я так прогневала их еще до рождения.