Пламя над Тереком

…Арестованных поместили в вырытой в склоне горы землянке, имевшей только вход — сколоченную топорно крепкую дверь, над которой заделанная колючей проволокой прямоугольная по горизонтали прорезь для света. У входа стоял часовой, такой же, как патрули, щеголеватый парень, туго затянутый ремнем. Он отворил дверь, и арестованные очутились в землянке, где были какие-то люди. Просидели они часа два молча. Ни с кем не говорили.

Принесли ужин: по куску хлеба, суп и второе— обычный армейский харч.

После ужина в землянке начались разговоры. Новеньких засыпали вопросами: кто они, сколько служат, с каких кораблей. Иван с Яковом сразу насторожились. Они не уточняли, где служат, — моряки, и всё, но признались, что сбежали с корабля, и откровенно говорили о соображениях, побудивших их к этому.

В полумраке, царившем в землянке, трудно было рассмотреть лица. Матросы только поняли, что здесь есть свой брат — соленые парни и пехтура, все — «крепкие орешки», ищущие, вроде Ивана, «своего», готовые переть хоть на рожон.

— Эх, сердешные, достукались! — раздался как будто сочувственный голос. — Чего на лодке-то не сиделось? Что ж, теперь шлепнут, конечно.

— Брось пужать, — осек сердобольного другой. — Видишь, ребята неопытные. Ну чего городишь? Хорошие люди завсегда нужны. Конечно, расстрел дадут, это запросто, да только дальше передка не пошлют.

— Тоже наговорил! — вмешался кто-то. — Что они — немцам сдались или пушку на самогон променяли? Тоже скажешь — расстрел! Брось, ребята, не горюй, по десятке дадут, это верно, ну, а больше ничего! И на передовую, — заключил он так, словно речь шла о путевке в дом отдыха.

— Дай того не дадут, — вздохнув завистливо, пробормотал кто-то, не вылезавший из угла. — А уж на передовую — точно. — И снова вздохнул.

Говоривший, видимо, крепко провинился, ждал тяжкой кары, но не смерти боялся, а бесславного конца.

— Не робей, ребята, только бы до передка дорваться, вот уж когда поживем!

— А им и передка никакого не будет, — резюмировал еще один. — Отправят в тыл клозеты чистить. А то там остались одни старики, бабы да ребятишки. Куда они годятся? Только на подхвате стоять.

Иван тотчас всполошился, даже проговариваться стал:

— Ни боже мой! Только к Потапову, в морскую пехоту, на передовую хотим.

— Это еще заслужить надо, — отрезал кто-то, видимо тоже лелеявший такую мечту, как высшую награду. — Вы кто? Мальчишки-шалуны, только и всего! Ну поругают, да и назад на корабль отправят, под присмотр комиссара.

Раздался дружный хохот.

Иван, каждое слово воспринимавший всерьез, растерялся и горячо принялся защищаться:

— Никакого корабля, пошел ты к… матери! Расстрел нам тоже не за что. Хотим к Потапову.

И сразу его согрела мечта.

— Хотим к Филиппу Рубахо. Говорят, есть там такой комроты. Врт бы к нему!

— Ишь чего захотели! — воскликнул кто-то так, что, казалось, он облизывается. — Да кликни только клич по всему побережью, так к нему все пойдут, Рубахо! Только разве он каждого берет! Ему нужен лишь такой — оторви да брось.

— Так мы ж такие! — Иван даже привскочил. — Мы хотим бить фрицев в морду, мстить за все. Они у нас родных замучили…

Несколько дней просидели Иван с Яковом в этой землянке. И ничего не могли узнать, что происходит с людьми, которые из нее уходят. Сперва их вызывают… Возвращаясь, они рассказывают, что следователь их спрашивает в общем пустяки: когда родился, от кого произошел, как дошел до жизни такой? А после заседания трибунала уже не возвращаются. Куда уходят, что с ними — неизвестно.

Так же поочередно вызывали Ивана и Якова к следователю. Он снял допрос по весьма короткому протоколу и отправил их опять в землянку.

Наконец в один из дней их вызвали сразу обоих в трибунал. Он помещался в соседней землянке примерно того же типа, что и «тюрьма». Председателем трибунала был довольно молодой или моложавый майор, гладко выбритый, отутюженный. С тонкими чертами лица, очень спокоен и настроен не то иронически, не то недоуменно по отношению к задержанным. Казалось даже, что он их и не винит, а больше сочувствует им.

По обеим сторонам от председателя сидели заседатели— пехотный сержант и рядовой краснофлотец.

Иван с Яковом вошли и растерялись. Прежде всего они не знали, здороваться или нет, а если здороваться, то как, просто ли сказать «здравствуйте» или откозырять по-военному. Пока они думали над этим и, естественно, молчали, председатель трибунала тоже молчал и, казалось, участливо их рассматривал.

Наконец председатель прервал молчание и, словно ничего не случилось, даже‘чуть-чуть улыбаясь и как будто дружеским голосом спросил:

— Ну, друзья, знаете, куда попали?

Вдруг точно лед растаял.

— Знаем, товарищ майор, — сказали в один голос и с облегчением, — в трибунал.

— Вот то-то и оно! Докатились, голубчики! И чего не сиделось? — заговорил председатель отрывисто, быстро, но каким-то мягким и ровным голосом. — Ну, а раз попали в трибунал, так я вам не «товарищ майор», а гражданин председатель. А это члены трибунала, общественные заседатели.

И майор назвал их по фамилии, званиям и сообщил, из каких они подразделений.