Пламя над Тереком

— Отводы есть к трибуналу? — закончил он.

— Нету, — ответили подсудимые.

— Ну вот и ладно. Значит, будем вас судить. Сразу обоих. Во-первых, одинаковое преступление совершили. А у нас времени мало, чтобы поодиночке вас сюда приводить. А во-вторых, вы прямые заговорщики, вы свое преступление совершили по сговору. Так ведь?

— Так точно! — ответил Яков.

— А ты — вдохновитель! Ты ведь подбивал сослуживца? — кинул взгляд на Ивана майор.

— Так точно! — ответил Иван.

— Так вот вы — дезертиры. Признаете себя виновными?

— Конечно, виноваты, — сказал Иван. — Особенно я. Так что вы товарища Чивикова… — продолжил было он.

— Все знаю, — перебил майор. — И судить будем по всей строгости закона. А вы знаете, что полагается дезертиру по закону военного времени? — впервые нахмурившись, взглянул на подсудимых.

— Знаем, — ответили моряки. — Тюрьма.

— Довольно хором отвечать, — улыбнулся майор. — Мы тут не в опере. Теперь давайте по всем правилам. Каждый за себя отвечает. Так вот, Твердохлебов Иван Иванович, начнем с вас. Расскажите трибуналу все о своем преступлении, только коротко, мы ведь все уже и без того знаем.

Твердохлебов, не снижая своей вины, но напирая на желание, которое им руководило, старался быть кратким, высказался без запинки.

Яков сказал трибуналу почти то же, но вздыхая. И повторил заключительные слова Ивана, поглядывая па него:

— Только очень прошу, не сажайте в тюрьму. Дайте повоевать.

— А чего это вы насчет тюрьмы просите? Во-первых, чего искали, то и нашли. А во-вторых, не обязательно это тюрьмой может кончиться. — Он взглянул поочередно па своих заседателей. — Это как трибунал решит. Прежде всего за ваши преступные действия полагается расстрел.

Иван и Яков не на шутку испугались. Их не устраивало сидение во время войны в тюрьме, не этого, действительно, добивались. Ну, а расстрел опять же лишил их возможности воевать, да и смерть была бы позорной.

— Ну ладно, — сказал строго майор, — у нас тут не ахти какие апартаменты: совещательной комнаты нет, так что пойдите покурите возле землянки. А мы посовещаемся малость. Часовой, выведите подсудимых.

Твердохлебов и Чивиков вышли со смешанным чувством. Страшна была их дальнейшая судьба, в которой, кажется, не видать было главного — войны. Черт его побери, никак не поймешь этого майора!

Не успели «дотянуть» свои цигарки, как моряк выглянул из двери и крикнул часовому:

— Введи заключенных!

Матросы вошли. Майор встал.

— Объявляется приговор, — сказал он. — Именем Союза Советских Социалистических Республик… — начал читать он.

В приговоре говорилось, что Твердохлебов, как зачинщик и организатор этого коллективного побега из части, приговаривается к семи годам, а Чивиков к пяти годам тюремного заключения. По случаю военного времени тюремное заключение заменяется штрафной ротой с последующим, по окончании войны, отбыванием разницы в годах в тюрьме.

— Спасибо, товарищ майор, — в один голос воскликнули осужденные.

— Это уж не меня благодарите, — сказал с чуть заметной улыбкой председатель, — а законы. Мы тут ни при чем, мы решаем по закону.

— Все равно, только спасибо, — сказал Твердохлебов, — что повоевать даете.

— Ни пуха вам, ни пера, братки, — сказал моряк, член трибунала. Потом подошел и крепко пожал осужденным руки. — Бейте фашистских гадов по-нашенски…

Твердохлебов и Чивиков с заседания трибунала были отправлены не в землянку своего предварительного заключения, а в другую, отстоящую отсюда не слишком далеко, где собирали осужденных для маршевой отправки под конвоем к месту переформировки и пополнения по-трепанной в минувших боях 255-й бригады морской пехоты Потапова.

По дороге в бригаду Твердохлебов, «стреляя» у одного из бойцов, сопровождавших штрафников, табачку, сострил:

— И чего обувку бьете, за нами ходите? Разве кто из нас убег бы, если бы вас не было? Мы же сами на смерть нарываемся, а нас только задерживают тут разными процедурами!

— Ходим потому, — огрызнулся часовой, — что вас надо табачком угощать. Не бегали бы от войны — свой курили бы. Хоть и трудно с доставкой, а курево регулярно выдают. А такие, как вы, сами себя обестабачили и нас разоряют, из-за вас и нам не хватает…

— Ты уж извини, браток…

— Ладно, чего там, закуривай…

Так, перекидываясь словами с охраной и друг с другом, Иван и Яков дошли до бригады, где сразу же были «включены в личный состав роты». Их даже не заинтересовал ее номер, не в номере дело!

А с утра началась та самая «мозгобоина», которую «ни в жисть не забудет» Твердохлебов.

«Мозгобоиной» солдаты сердито прозвали трудные и долгие военные занятия, должно быть, потому, что «процедура» эта была здесь лишь еще одной неожиданной задержкой на пути к «передку». Неожиданной потому, что все они уже давно и обстрелянные и пуганые, а «снаряд налетит — сообразишь, как ползти». Учиться этому, мол, излишне.

Однако «мозгобоина» была все-таки очень нужна, если и не в отношении военной учебы, то именно в самом главном — знакомстве людей между собою, которое вело к взаимному изучению характеров, к сродству душ, ведущему, в свою очередь, к боевой дружбе.