Пламя пяти сердец

Тишина — мгновение перед горестными криками женщины, обнаружившей своего вчера еще живого и смеющегося мужа мертвым в их общей постели.

Они ложились спать и не просыпались.

Молодые мужчины и женщины, крепкие и здоровые, они просто переставали дышать и засыпали вечным сном, как и их дети, только что рожденные на свет.

Кто-то, поддавшись панике, называл это проклятием.

Что это было, если не проклятие?

Что убивало их, кто убивал?

Может, и вправду, бог?

Ведь существовала же здесь магия, которой за столько лет они так и не смогли овладеть.

Ведь существовала же здесь телегония, движущая сила эволюции этого мира, позволяющая женщине одного вида вынашивать детей другого.

Поэтому они брали в жены только девственниц. Женщина, познавшая мужчину, уже несла в себе его семя, и дети, рожденные ей от их народа, не были только их детьми, но и детьми того, первого мужчины, а значит, не были чисты по крови и не были людьми.

— Тэррик!

Тишина выпустила его из своих объятий, испуганно шарахнувшись прочь. Он стоял посреди пустого города, и земля под ногами дрожала и разбивалась на куски, а небо над головой стало зловеще-алым и опускалось все ниже, грозя его раздавить.

Вокруг лежали тела его друзей и братьев: Алларик, Дунсданн, малыш Бьяркен, скорчившийся в последней судороге лихорадки, превратившей его лицо в черную маску, много, очень много тел тех, кого он помнил, знал и даже любил...

— Тэррик!

Он знал этот голос. Это была Инифри, издевающаяся, глумящаяся над их усилиями богиня, создавшая этот мир и от скуки решившая наказать его жестокой войной.

Она звала его, чтобы убить. Она пришла за ним, как пришла за другими, и сейчас он умрет.

Удар в грудь — и его отбросило навзничь на расколотые каменные плиты, и боль была такая, что он закричал. Огромное нечеловеческое лицо с глазами, бесцветными, раскаленными добела, яростными и одновременно холодно-безразличными, нависло над ним, и темные губы матери мертвых растянула улыбка, в которой сверкнула тьма.

— Тэррик. Ты последний из них. Я нашла тебя. Ты мой.

Белая рука — только кости и никакой плоти, — прижала его к земле, и богиня нависла над ним, раскрывая темный рот, чтобы поглотить, как поглотила других...

...Он открыл глаза, тяжело дыша и с сердцем, колотящимся от дикого страха.

Он последний. Она нашла его. Она пришла за ним. Она...

— Господин?

Шербера, чье имя он так и не научился произносить правильно, последняя из тех двенадцати, что должны были стать надеждой его мира, и женщина, рядом с которой он становился самим собой, сидела у огня и штопала его рубицу своими новыми ловкими руками. Услышав его хриплое частое дыхание, она тут же оторвала взгляд от шитья и поднялась, и спокойная радость на ее лице заставила его сердце замедлить бег, а страх — отступить.

— Ты пришел в себя. Принести тебе воды?

— Да, — сказал Тэррик на языке своего народа, но она поняла и, кивнув, направилась к лавке, на которой стоял кувшин.

Он не расспрашивал ее о том, как все прошло, и вообще почти не говорил — был еще слаб, хоть эта слабость и не была больше слабостью лихорадки и раны. Шербера напоила его, проверила повязку, а потом вернулась к огню и к шитью. Лихорадка спала, сказала она. Они заплатили цену смерти, и она отступила от Тэррика и скрылась во тьме, хоть и бродила вокруг войска широкими кругами, не желая уйти совсем.

Но такова была война.

Кто-то всегда умирает на войне.

Кто-то всегда умирает.

— Я останусь до утра, — сказала Шербера. — Отдыхай, Тэррик. Тебе нужно набираться сил.

Ее присутствие, к которому он так привык за последние долгие ночи и дни, безмятежность, с которой она штопала его рубицу у огня, мягкий голос, имевший такую безусловную и безграничную власть над преследующими его тенями, укрыли его, и Тэррик снова уснул.

***

Она думала, что будет тяжелее, но все получилось совсем легко. Номариам был прав, и Фиру, и даже Прэйиру пришлось признать это, когда из дома Тэррика Шербера вышла на своих ногах, правда, опираясь на старшего из мужчин, но сама, и даже сумела добраться до постели в доме акраяр, прежде чем силы ее окончательно покинули.

Выздоровление Тэррика не было поразительным и быстрым, но оно было — шаг за шагом, день за днем он возвращался к жизни, и лихорадка больше не мучила его, превращая ночи в бессонный кошмар. Шербера по-прежнему оставалась с ним каждую ночь, но теперь ее магия помогала ему. Рана затягивалась. Ладонь Инифри на его плече светлела и бледнела.

К моменту, как они доберутся до Берега, она должна была исчезнуть.

Через несколько дней после первой метели налетела вторая, и войску пришлось какое-то время пробираться по снегам пешком. Шербера шла вместе с остальными, вдыхая тяжелый запах водорости от реки, вдоль русла которой они двигались, и пытаясь различить в речном запахе другой, соленый и терпкий, как слеза.

Они возвращались домой.