План D накануне

Обстоятельства убийства под взглядами этой порой, как он уверял, имели прямую связь с личностью таинственного человека, кому он отдал чемодан со своими рисунками, прозой, излитыми адресатам чаяниями и их копиями, чьё имя все так странно забывали, в частности: Эмиль Гурский, Исидор Фридман и Збигнев Моронь. Пристроить наследие Бруно Шульца в галереи и трясущиеся пальцы имелось много желающих, тот же Фридман рыскал по всем трансцендентным местам трагедии, давал призывы в газеты, обещая вознаграждение. «Общество реабилитации евреев Иордани» догадалось связаться с Л.К. и, более того, догадалось заинтересовать его этим делом как фрагментом большего, ведь лавирование денег после войны оставалось загадочно, а они уже сообразили, что потребуется реабилитация. Меньше месяца назад Дрогобыч освободили в ходе Львовско-Сандомирской операции. Дело уже было раскрыто им и даже почти раскрыто оракулом, давно привыкшим, что он берётся расследовать всплески спонтанной активности только одного человека.

В лесу встречались с Шахной Вейсманом, бывшим учеником Шульца, он гарантировал беспристрастность. Они обобщили его участие довольно скоро, только и нужно было, что несколько раз посмотреть через лупу в доме Шульца на Флорианской, подкараулить точильщика ножей, который ходил по городу и приставал ко всем и при евреях, и при немцах, и при русских, расставить приоритеты в телеге и в строгой форме перекинуться парой слов с одним красноармейцем Чехословацкого армейского корпуса, давшим обет не выходить из юденрата, если только не появится вакансия в смене охраны старческого дома.

Допрос в партизанской землянке взвалил на себя Л.К., на утоптанных ступенях не имелось пандуса, как и у рейхстага сейчас, однако говорить снаружи он наотрез отказался, на тлеющих углях вскипятил воду, угостил их чаем из опилок. Сказал, будто видел, как Фридман обыскивал тело, день и половину ночи пролежавшее напротив юденрата, и как утащил его, он питал надежду, что на погребение, но Л.К. выразил разумный скепсис, Ф. хоть и не мог теперь показать с точностью, но, как ни путай его, сохранял направление на еврейское кладбище и с ещё большей уверенностью утверждал, что вытащил всё из карманов, кроме того, Ш., повествуя о судном дне, 19-м ноября 1942-го года, попросил занести в протокол Курца Рейнеса, аптекаря, благодаря которому немцы тогда сорвались с катушек, имя было сказано вскользь, вскоре с мимолётностью не меньшей: после той череды кровавых ситуаций он его видел снова в странном месте, а именно здесь, в лесу, он шёл, насвистывая (это укололо его сердце особенно), мешок за плечами вздымался выше головы, какого-либо раскаянья он в нём не заметил; эти вводные, как тащил и что, и что, по его суждению, придавало форму, и как он умудрялся тратить силы на свист, услышать никто не ожидал, обыкновенный монолит, на сей раз Л.К. разволновался, будто его заставили заключать с ориентацией на провидение, сцепил и расцепил пальцы, сдел и протёр краем одеяла очки, он не вполне мог понять, отчего его так взбудоражило это порошковое ничтожество, спросил, понимает ли и как на духу ли, обстоятельства его участия в череде ужасов того дня? Оттарабанил как на репетиции, 19 ноября Бруно собрался покинуть Дрогобыч, для чего раздобыл оружие, в течение дня при неизвестных ему обстоятельствах заслуженно выстрелил в одного из них, ранив уж совсем легко, после чего уёбки и поняли, что упускают вожжи; убедительно попросил ещё раз пройтись по наружности, Ш. неожиданно испытал затруднения.