Серафим ответил выверенной тишиной. Впоследствии сел, обхватил руками туловище, будто ему холодно, переменил тон.
— Говорите, зачем пришли, и подите прочь. Вы мешаете мне думать.
— Ах, значит, думать, а чем ты думал, когда съёбывал отсюда, проклятый мозгляк?! Когда своим мерзким голосом, будто празднослов, кричал выпустить и дать взыскуемую таким охуенно гениальным долбоёбом свободу?! Дали, ну и что? Не смог там? Силёнок крутить головой и увёртываться от тычков земских старост не хватило? Приплёлся обратно в сумасшедший дом, сломленный, разбитый и униженный? Как ты там говоришь? Господь, что за вакансии ты обрушил нам на головы, уж лучше сера? Надо продолжать?
Он молчал. Было видно — сказанное подействовало очень сильно. Сидел ошарашенный и подавленный, она достигла своего в полной мере, если, конечно, ставила себе какой-то итог.
— Уходите.
Она привалилась к двери с той стороны, сама испытавши катарсис, может, и не стоило так уж, однако часть её ума уже оправдывала это экспериментом, который, если судить по её выходкам, был непреходящ. Такие, как они, встречаются, рассуждала она, имеются тут и там с частотой горизонтальных положений тел в ночлежных домах и мертвецких; вот частная лечебница, коридоры сжимаются и раздвигаются, добавляя коленец, смотря кому куда, здравоохранение временит, прежде чем войти в силу, но, как бы то ни было, все, по какую бы сторону они ни находились, должны понимать, что, когда Леся Украинка посвящала одно из своих творений Марии Стюарт, она не думала и не вспоминала о том, что королева переписывалась с агентом католических сил Энтони Бабингтоном.
Чуть позже она заглянула в гимнастический зал. Все сразу стали успокаиваться, покинули козла, сбросили с себя маты, с плеч — песочные шары, возвращая на их место головы. Один застрял стопой в кольце и не мог убраться со всеобщего обозрения, никто не помогал, никто не хотел и прикрыть валявшуюся под ним кучу таблеток.
Иулиан Николаевич тем временем метался по кабинету. После пропажи сторожа и того, что нанятый сыщик теперь его игнорировал, он вообще опасался шагать вправо или влево от наказанного, прямо сказать, не на шутку струхнул. Сколько там может быть последних предупреждений и сколько он пока заслужил аванса себе? Вот так, ничего он не решал, это иной раз возбуждало дикую злость, а иной находила причастность чему-то неясному, разумеется, но великому. Обойма доверенных ему случаев, видимо, была мощна носителями, что-то они знали, а может, уже нет, но скрывали точно, наверняка ещё и усиливая сочетанием.
Он то долбил киркой кладку, то срывал лопатой влажную и податливую с боков землю и насыпал в тачку. Обвязанную верёвками, её поднимали, оттаскивали в угол владения и опорожняли. Пока он размеренно бил, они отдыхали наверху. Кричал им, они подходили к краю и вытаскивали. Миновал очередной день в одних сплошных трудах, неправедный процесс может настолько затянуть, что стереотипы жить в секунду попрания и не вспомнятся.
Кобальт возвратился под вечер, громадный мужик, притрухал, не умея предположить последствий своим всякий миг стробировавшим от ненависти или, может, несправедливости рассудком.
— …дальше на меня двое навалились, а атаман тот, гнида, стал что-то на лбу писать.
Все посмотрели на просторы лба.
— Молоком надо, — первым сообразил Вердикт.
— Только это поле использовал?
— Сказал, я ему должен благодарность иметь за то, что ножом не вырезал.
— Ну тогда и без молока ясно, тебя, получается, раскрыли.
Накануне П. сообщил им, что в здании лечебницы неподалёку от Херсонских ворот скрывается человек, обладающий сведениями о местонахождении крупного клада, укрытого в Солькурске вскоре после окончания Отечественной войны, во время оной, видимо, и составленный, то бишь отнятый у людей в трудной ситуации, но это теперь уже безразлично, тут нить чуть ли не к Юсупу Иессееву. Похитив хор и оркестр, которые должны дать концерт для пациентов, вчетвером они явятся под видом представителей профсоюза капеллы, заблокируют пациентов и персонал, разыщут нужного человека и уведут с собой.
— …до неё другая психиатрическая лечебница, а до неё другая, а до неё другая, а до неё филиал Ньюгейта для детоубийц, а до него другая. В изоляторе им, конечно, давали по первое число, швыряли в логова обмазанные иодом леденцы, но и доктор, и санитары понимали — это тщета. Не исключено, что именно в этом зале, где мы сейчас, сорок лет назад прохаживался кто-то из них, отъедал себе пальцы и бился о решётку.
Пациенты невольно стали озирать комнату, некоторые смотрели на пол и друг на друга.
— У нашего доктора, кажется, есть старый план здания, но он спрятан далеко, да Иул Николаич и сам не любит к нему обращаться, чтобы в случае чего не переборщить уже с вашими случаями.