План D накануне

Это прозвучало совершенно унизительно, не факт, что не специально, на собрание словно медленно находила такая серая искусственная сфера, одним разогнанным завихрением; если учесть, что здесь почти всё бесследно, поскольку сами они слишком легкомысленные, именно подобное облако ощущений, близких, от рассказа об одном из них, могло оставить некий плохо просчитываемый суперстрат.

— И чтоб куафюра а-ля лысеющий Сёрен Кьеркегор не рассыпалась, он ежедневно смачивал её ананасной водой. Главная рабочая версия, имеющая только косвенные доказательства, будто номер пятнадцать никогда лечебницы и не покидал.

А. всерьёз таким интересовалась, а именно этой нивацией; что-то, не обязательно разрушение, от «холода», не обязательно дующего, просто материализующегося. Тут важно отметить другое, а именно совокупность представлений и настроений, создавшихся после, совместно с тем, что с ними не поделились секретными сведениями, но заставили думать так, ещё больше умалили социальную добродетель, а в прошлый раз вчера, а в позапрошлый — позавчера…

Во время гастролей, как правило, они перемещались в четырёх отельных омнибусах. В хоре числилось пятнадцать человек, в оркестре одиннадцать, инструменты тоже занимали место. От границы Орловской губернии тряслись молча, посматривая друг на друга нелюбезно, что за окном — уже осточертело. Размытые дождём луга и стена леса. В деревнях навесы со снедью, подносы с красными раками стояли почти вертикально. Тракт вёл их, а также предчувствие, поворачивающее на недоброе. Намеченные открытия и откровения — теперь-то ясно — сулили самое малое драму. Из гробницы бьёт дым, и он в своей глубокой сути сделает всё, но очеловечится по виду, пойдёт косить души, ну или жать, ведь жатвой такое должно считаться; у группы смерти свои канонические тексты. Но, главное, почему тех, кто образован или хотя бы начитан, тянет со всем таким заигрывать, объяснять себе через тысячу налётов, уходов от того, к чему всё придёт? Интересно же, чёрт подери — раздирает от любопытства. У археологов вообще побочный продукт деятельности. А вдруг потустороннее есть, а я обогащусь на его обочине и проживу дольше, а то и в другом мире?

Они поджидали на въезде со стороны Москвы. В довольно оживлённом месте, уже в черте предместий, вдалеке виднелась водонапорная башня красного кирпича и Московские шпили. Поперёк дороги разместили особое бревно, сами легли по кустам, по двое с каждой стороны. Петля на шее религии то и дело приподнимался из укрытия и вглядывался. Он всякий раз был этим недоволен, но не вмешивался. Наконец процессия показалась из-за Никитской церкви. Кучер на козлах переднего омнибуса уже приметил препятствие и замедлил ход. Вердикт и Ремигиуш напали каждый на своего возницу, оглушили и сбросили на тракт. Путь неравномерной темперации продолжился. Проехали через весь Солькурск, углубившись в противоположное предместье. Однажды, когда выезжали из города, в переднее оконце постучался какой-то бородач, по-видимому, импресарио, осведомившись, куда это они их.

Губернатор не взял это дело себе на карандаш, жалоб не поступало, владелец дома записывался, где положено, уж очень странно, и его после пары попыток не нашли. Солькурск процветал, иногда делая два шага назад после одного вперёд, по большей части это было связано с катакомбами. Стал транспортным узлом центральной России. Лесостепная зона, зима прохладная, но случались и оттепели, в крестный ход вообще всегда благодать Божья, городской вокзал до расширения мезонина, умеренно-континентальный климат, средняя температура по Цельсию в январе -6,2, в июле +19,8. Это всех устраивало.

14 дня месяца нисана, где-то в марте-апреле, в тайном доме в Иерусалиме за составленными вместе тремя столами полулежали, опираясь на левую руку, тринадцать человек. Посередине Христос. Справа от него Фома, Иаков Зеведеев, Филипп, Матфей, Фаддей и Симон. Слева — Варфоломей, Иаков Младший, Андрей, Иуда Искариот, Пётр и Иоанн. Если это, конечно, их настоящие имена. Стол был накрыт в соответствии с великим днём. Жертвенный агнец, не выпотрошенная рыба, вино, хлеб и вяловатые овощи. Омовение ног считалось делом рабов, но он в своём бесконечном смирении встал и побрызгал ученикам сам. Те от смущения и стыда погрузились в натужное молчание, не выдержал один Пётр.

— Господи! Тебе ли умывать мои ноги? — жарко воскликнул он.

— Вы, омытые водой духовного учения из источника жизни, теперь чисты, — ответил Христос и с грустью, и с многозначительностью, — не все.

Когда он закончил, началась, собственно говоря, вечеря.

— Только что вы видели меня в смирении, с которым должны относиться и друг к другу, и равно ко всем людям, — сказал учитель. Взгляд его упал на Иуду Искариота, и он поморщился, как будто что-то знал. — Истинно, истинно говорю вам, что один из вас предаст меня.

Учеников обуял страх. Они быстро заговорили, уже даже не обращая внимания, что не сами себе хозяева:

— Не я ли, Господи?

— Не я ли, Господи?

Иуда, чтобы ни выделяться, тоже спросил:

— Не я ли, Господи?