– А девчонка-то! Девчонка! Так голяшками и сверкает! И с двумя целуется!
– У них сейчас так полагается.
– Что это? – спросила Лайза.
– Очередь. За квасом.
– А чего они ждут? Товара не хватает или продавцов? – я даже не успел открыть рот, как Сашка принялся вещать тоном профессора ВШЭ:
– Идёт борьба. Борьба за обладание экономическими рычагами. Установление монополии. Ибо тот, кто владеет рынком, в конечном итоге владеет властью политической. Так значит, ее опять нет? – это уже ко мне. – Ты тут с голографией променад устраиваешь?
– Монополия – это плохо? – поинтересовалась Лайза.
– Да!
Раздался звук лопающегося мыльного пузыря, и вдоль фасада ближайшего дома выстроилась вереница бочек кваса с розовощекими продавщицами – как раз по числу страждущих с бидонами и трехлитровыми банками в сумках. Народ секунду не верил своим глазам, потом заметался между иллюзорными емкостями на колесах. – Совсем как в “Мастере и Маргарите”! – выдохнул Санёк, а я шепнул Лайзе:
– Не надо так. Из такой иллюзии ничего хорошего не выйдет, – но было уже поздно: бидононосцы с разбегу врывались в изображения бочек с квасом, выскакивали с обескураженными лицами наружу; подбегая обратно к единственной реальной поилке, спорили, кто за кем стоял; продавщица пыталась как-то навести порядок, но получила сумкой по голове; один из квасофилов, громыхая клюшкой, забрался на верх бочки, распахнул люк и принялся разливать коричнево-пенную жидкость прямо из трюма емкости. От подъездов ближайших домов уже бежали с канистрами и вёдрами любители халявки.
– Вот он – народный бунт! Ужасный и бессмысленный! – прошептал побелевшими губами Cашка Машкин и тут же гласом трибуна возгласил:
– Товарищи! Соблюдайте гражданскую дисциплину! Вы стали свидетелями достижения современной нанотехнологии – голографического явления квасных бочек народу!
– А ты кем будешь? – тут же заорали из толпы. К Машкину подскочил один из гонфалоньеров вольного кваса и шлёпнул его пластмассовой канистрой по лысине. – Устроили тут масонский заговор! Эксперименты на народе ставят! – круглые Сашкины очки в джон-ленноновской оправе брякнулись на асфальт и разбились. Санёк растерянно закрутил башкой и выдал:
– Экологов бьют! – но как раз в это время в отдалении послышался вой полицейской сирены, Сашка пискнул: – Бежим! – и без подготовки взял низкий старт.
Во мне сработал рефлекс уличного пацана, и я припустился следом, увлекая за собой Лайзу.
– Нет, люди еще не поняли, не прозрели! – констатировал Машкин, потирая набухающую на лбу шишку. – Не созрели! – мы тормознули через пару кварталов, забежав в подъезд с дверью без кодового замка. – Толпа! А она что не заходит? – Санёк кивнул на топчущуюся на улице у подъезда Лайзу.
– Не может. Трансляторы голоиллюзии на воздушном шаре подвешены. Лучи в подъезд не проникают.
– Так нам на пляж надо! – выдал рационализаторскую идею наш эколог-маркетолог. – Там ее проецированию ничто мешать не будет!
На пляже Лайза быстрёхонько скопировала на себя самое откровенное мини-бикини из арсенала присутствующих дам и разлеглась на песочке. Мы с Сашкой устроились по флангам и принялись отвечать на дурацкие вопросы, начиная с того, зачем люди загорают – не проще ли покраситься? – и кончая глубокомысленным: “Зачем убегать, когда едет полиция?”
Если честно, то после стольких месяцев, проведенных среди океанских просторов, лежать, ткнувшись носом в вонючий пляжный песок, мне было скучно.
– Ты почему молчишь? – поинтересовалась Лайза, выслушав пару лекций в исполнении Машкина о защите природы и пользе веганства.
– Ему бы музон позабойней, – попытался унизить меня в Лайзиных глазах Сашка, чувствуя, что сам он с каждым словом об экологии растет в глазах девушки до эверестовских высот.
– Музон? Пожалуйста! – не поняла иронии девушка. Опять послышался звук лопнувшего мыльного пузыря, чуть выше по течению реки вдруг возник плот с четверкой приплясывающих на нем На-найцев, и на всю округу загремело “Фаина, Фаина!”
По пляжу прокатилась судорога. Дюжины две самых отважных загорающих бросились в воду и, поднимая брызги брассом, кролем и просто саженками, ринулись к плоту. Но тот, словно управляемый матёрым лоцманом, ловко лавировал между мокрыми головами водоплавающих граждан, не давая им дотянуться руками до своих феерических бортов. С последними тактами “Фаины” прибавил ходу и, оставляя за флагом гребущих и саженками, и кролем, скрылся за поворотом.
– Понравилось? – спросила Лайза. – Кого еще запустить! – я не успел рот раскрыть, как встрял Машкин:
– Здоровски! А демонстрацию у горадминистрации можешь?
– Это как?
– Ну, чтобы народ ходил колонной и чего-нибудь требовал!
– Запросто! – мне опять послышался звук лопнувшего в отдалении мыльного пузыря, и до пляжа донесся смутный гул, в котором можно было различить созвучия типа: “Земли и воли!”
“Все на субботник!”
“Даешь коллективизацию и электрификацию!”