Планета мистера Заммлера

– Извините, что вам среди ночи приходится стоять тут со мной и черпать воду. Вы, наверное, устали.

– Пожалуй. Мы, сухопарые старики, выносливы, но мне на сегодня уже действительно хватило.

– Да и мне тоже. Как там внизу? Много воды?

Без комментариев.

– Вот так всегда. Это что – послание миру от моего подсознания?

– Даже если так, зачем такие послания отправлять? Цензурируй их. Посади свое бессознательное за решетку на хлеб и воду.

– Нет, я всего лишь живой человек и не могу подавлять собственное естество. Оно должно себя проявлять, хоть я его и ненавижу.

Худощавый мистер Заммлер осторожно подставил легкое ведро под трубу, из которой лилась вода.

– Я знаю, что папа приводил сюда парней, которые устанавливали фальшивые соединения.

– В таком случае труба, в которой спрятано много денег, должна бы быть толстой.

– Нет, это слишком очевидно. Вы не знаете, как серьезно и по-научному отец подходит к таким вещам. Эта труба вполне могла оказаться той самой. Купюры поместились бы сюда, если бы отец скатал их в плотные трубочки. Он же хирург. Ему не занимать ни ловкости, ни терпения.

Внезапно вода перестала течь.

– Глядите-ка, – сказал Уоллес, – ее перекрыли! Теперь она только капает. Ура!

– Это доктор Лал нашел вентиль.

– Какое облегчение! А кто он вообще?

– Профессор Говинда Лал.

– Профессор чего?

– Насколько я знаю, биофизики.

– Да, голова у него работает неплохо. А я никогда и не задумывался над тем, откуда течет наша вода. Оказывается, у нас есть колодец! Представляете? А ведь мы здесь живем с восьмого июня сорок девятого. Мне тогда исполнилось десять. По знаку зодиака я Близнецы. Мой цветок – ландыш. Вы знали, что ландыш очень ядовитый? Мы переехали сюда как раз в день моего рождения. Праздника не было. Грузовик с нашими вещами застрял в воротах… Значит, вода не муниципальная – ну надо же! – Со свойственной ему легкостью Уоллес перешел к общим рассуждениям: – Наверное, я типичный человек эпохи массового потребления, который не видит разницы между природой и цивилизацией. Для него дешевые удобства: вода, электричество, метро, хот-доги – они как воздух, солнечный свет и листья на деревьях.

– Настолько просто?

– Так считает Ортега-и-Гассет. Что ж, пожалуй, оценю-ка я лучше масштаб бедствия и вызову уборщицу.

– Ты мог бы и сам собрать воду с пола. Незачем оставлять лужи на ночь.

– Я не умею мыть пол. Даже не знаю, как тряпку в руках держать. Но могу набросать газет. Принесу старые выпуски «Таймс» из подвала. Только еще кое-что, дядя…

– Что такое?

– Не относитесь ко мне плохо из-за этого.

– Я не отношусь к тебе плохо.

– То есть я хотел сказать… Не смотрите на меня с презрением.

– Уоллес…

– Я знаю, что вы должны меня презирать. Но я прошу вас. Мне очень нужно ваше хорошее отношение.

– Уоллес, когда происходят такие случаи, как сегодняшний, это тебя угнетает?

– Все меньше и меньше.

– По-твоему, это прогресс?

– Видите ли, если дом достанется Анджеле, у меня больше не будет шансов добраться до этих спрятанных денег. Она выставит все на продажу, потому что не замужем. У нее нет сантиментов по поводу семейного гнезда, корней и всего такого. У меня, правда, тоже, раз уж на то пошло. Да и папе здесь не особенно нравилось. Нет, из-за этой аварии я в депрессию впадать не собираюсь. Все можно починить. За сумасшедшие деньги. Как бы то ни было, наследство покроет даже самый жульнический счет. Тем более что есть страховка. Собственнические чувства сейчас в переходной фазе. Я так считаю. – Уоллес иногда резко серьезнел, однако его серьезности недоставало веса. Вероятно, молодой человек стремился к тому, чтобы быть серьезным, и испытывал в этом потребность, но не мог отыскать ядро собственной личности. – Знаете, дядя, чего я боюсь? – продолжил он. – Я боюсь, что мне придется жить на фиксированный доход с имущества в доверительном управлении. Это меня доконает. Не даст мне найти себя. Вы хотите, чтобы я сгнил? Я хочу выломиться из того будущего, которое отец для меня приготовил. Иначе все возможности так и останутся нереализованными, а от этого с ума сойдешь. Мне необходимо иметь собственные потребности, а я их нигде не вижу. Вижу только пожизненные десять тысяч в год, как отцовский приговор. Я должен вырваться, пока он жив. Когда он умрет, мне станет так грустно, что я себя даже пальцем не заставлю пошевелить.

– Может быть, начнем как-то собирать эту воду? – сказал Заммлер. – Хотя бы газеты разложим?

– Ой, это подождет. К черту газеты. Мы так и так попали на ремонт. Понимаете, дядя, мне кажется, у меня есть только половина того ума, который нужен для успеха, поэтому я никогда и не пройду больше половины пути.

– Значит, Уоллес, ты не чувствуешь связи с этим домом, тебя не тянет к корням?