— Что, не любите сильных женщин? — засмеялась докторша. Видимо, мина у Фандорина была вполне красноречивой. — А вы наплюйте на джентльменство. Выпустите внутреннего зверя. Порычите, оскальте зубы.
Совет неглуп, сказал себе Эраст Петрович. С женщинами, которые не желают вести себя по-женски, позволительно обращаться как с мужчинами. Во всяком случае, это будет приятно.
Он схватил провокаторшу за локти — так, что она вскрикнула — и прошелестел сдавленным от бешенства голосом:
— Немедленно… Сию секунду… Кто? Иначе арестую за укрывательство преступника и увезу.
Лицо Аннушкиной было совсем близко. Оно исказилось от боли, а в светлых глазах читался вызов, но страха не было — в первые мгновения. Однако, когда Фандорин дошипел свою угрозу до конца, что-то во взгляде дрогнуло.
Испугалась, что я ее отсюда увезу, сказал себе Эраст Петрович. И жених останется без помощи.
— Какой прилипчивый, — пробормотала Людмила Сократовна. — С прокурорским легче было. — Она покосилась на Клочкова, который наблюдал за битвой Ахилла с царицей амазонок, вжав голову в плечи. — Сунешь пузырек морфия — отвяжется. Что ж вы у него-то не спросите, кто игуменью ухайдакал?
Тут Сергей Тихонович и вовсе съежился, мертвенно побледнел, но Фандорин на уловку не поддался.
— Обязательно спрошу. Потом. Но сейчас я жду ответа от вас. Или отправить вас в г-губернию? Буксир, я думаю, еще не отошел.
— Пустите руки, отвечу… — Потерла локти, неохотно буркнула: — Кто-кто. Дикарь, разумеется. Кто ж еще? Шугай, лесной монстр. Третью неделю здесь крутится, не уходит. Он Февронью и замучил, яснее ясного. Но Шугай — саврасовская ищейка, ничего ему не будет. И вы ничего не сделаете.
— Это «охотник за головами», который отправлен за вашим ж-женихом? — вспомнил Фандорин рассказ Клочкова. — Он прибыл сюда за неделю до убийства и всё еще здесь?
Она кивнула.
— Где же?
— … его знает, — обыденно употребила Людмила Сократовна матерное слово — в устах интеллигентной женщины оно прозвучало так дико, что Эраст Петрович вздрогнул. — Его никогда не видно, если он не хочет. Наверное, сидит сейчас там где-нибудь, — докторша показала на недальнюю опушку леса, — и подсматривает за нами. Сначала-то он прямо ко мне явился, думал запугать. У меня кошка жила, Горгоша. Так питекантроп этот ее схватил, горло ножом перерезал и стал кровь пить. Думал, я от страха в обморок бухнусь, а очнусь — сразу ему Борю выдам. Ну, я сказала идиоту пару ласковых. С тех пор он больше не показывался. В засаде сидит. Вынюхивает.
Э, да она психическая, понял вдруг Эраст Петрович. Вот в чем дело. Кошка какая-то, сосущий кровь дикарь. Бред, болезненные фантазии.
— Что глазами хлопаете, господин з-заика? Боитесь с Хозяином связываться? Или не верите, что Шугай монашку прикончил? Он-он, больше некому. У него и иглы в мешочке.
— Какие иглы? Что она несет? — обернулся Фандорин к титулярному советнику, уверенный, что тот подмигнет или покрутит пальцем у виска.
Но Сергей Тихонович, глядя себе под ноги, сказал:
— Шугай — охотник за пушным зверем. Куницу, белку, соболя, бьет не из ружья, а из духовой трубки. Иглой в глаз, с фантастической точностью — чтобы не портить шкурку. Огнестрельного оружия он не признает. Ему ружья не нужно, он всегда может подкрасться незаметно…
Эраст Петрович спустился со ступенек, взял товарища прокурора под руку и повел прочь. Тот не сопротивлялся.
— Вот-вот, поболтайте между собой, следователи, — рассмеялась им вслед докторша. Развернулась, ушла в дом. Ей все-таки удалось отделаться от Фандорина, пускай временно.
— Значит, всё п-правда? И про Шугая, и про остальное? — свирепо спросил Эраст Петрович. Ему очень хотелось взять титулярного советника за ворот и как следует тряхнуть.
— Правда… Я не стал вам говорить про Шугая подробно, потому что… Я думал, что он, может быть, отсюда уже убрался и нам не придется иметь с ним дело… Это очень страшный человек. Даже не совсем человек. Или же какой-то особый биовид: homo silvanus — человек лесной… Аннушкина про кошку говорила, а вы, я видел, не поверили. Зря. Шугай в основном питается свежей кровью. Он отсиживает пожизненную каторгу за тройное убийство, какие-то внутриплеменные зытяцкие раздоры, у них не разберешь, они чужим не рассказывают… В первую же тюремную зиму потерял все зубы. Не может жевать. Он бы сдох в остроге, но тут назначили Саврасова, и тот определил Шугая в охотники за головами. За это Шугай верен ему, как собака. Живет он вольно, в лесу. Раз в несколько дней должен являться в острог и просто пройтись по камерам. Один его вид отбивает у заключенных охоту бежать…
— Вы струсили, — констатировал Эраст Петрович. — Вы всё время чего-то трусите. Шугая, Саврасова, жизни — всего. Но если вы решили отказаться от морфия, прятаться от реальности будет некуда. Кстати говоря, то, что она говорила про морфий, тоже правда? Что она откупилась от вас?
— Да… — Сергей Тихонович не смотрел в глаза. — Дважды. Сначала, когда я приезжал по делу о беглеце. Чтобы я уехал… И когда я явился расследовать убийство Февронии, тоже… Я говорил вам, я слякоть, конченый человек…