Планета Вода (сборник с иллюстрациями)

Послал Господь помощничка, мысленно вздохнул Фандорин. Однако вслух сказал то, что следовало сказать:

— Пока человек жив, он может изменить свою жизнь тысячью разных способов. Не нравится жить в Темнолесске? Уезжайте хоть в Америку, мир велик. Или попробуйте сделать жизнь Темнолесска лучше, ваша должность это позволяет. Или возьмите в приюте ребенка и дайте ему воспитание. Или напишите брошюру о том, как вы избавились от наркотической зависимости. А еще вы можете помочь мне в расследовании, черт бы вас побрал!

— Как? — встрепенулся Сергей Тихонович. — Если, несмотря на всё, вы готовы дать мне шанс… Клянусь, я… — Он задохнулся. — Я всё сделаю, только скажите!

— Вот и отлично. Попробуйте добыть мне этого хомо сильвануса. Сможете?

— Думаю, да… — Клочков поежился, но взял себя в руки. — Безусловно смогу, если он действительно все еще здесь. Найти его в лесу я, конечно, не найду, но это и не нужно. Он знает, кто я. Похожу по лесу, покричу, что меня прислал Хозяин — Шугай сам выйдет.

— Скажете, что меня тоже прислал Хозяин. И что я хочу просто поговорить. Я же тем временем пойду закончу разговор с милой б-барышней.

* * *

Кровососущий дикарь с иголками как кандидат в жестокие убийцы выглядел бы весьма аппетитно, если б не дефект, о который версия разбивалась вдребезги. Как охотник за головами мог попасть ночью на остров? Да и днем тоже? Вопрос.

А значит, не следовало отказываться и от других версий.

Эраст Петрович прошелся по двору, потом заглянул в больницу. Она была пуста.

Прекрасно оборудованный кабинет для приема больных, операционная, палаты с аккуратно застеленными кроватями — и ни души.

Поднялся на крыльцо флигеля, вошел без стука. Церемониться с госпожой Аннушкиной было бы лишней тратой времени.

Докторша протирала спиртом набор скальпелей, разложенных на столе. Настороженно подняла глаза, готовая к новой стычке. И сразу же атаковала:

— Я думала, вы кинетесь на поиски убийцы, а вы снова ко мне. Что, кишка тонка связываться с Шугаем?

— Где все больные? Почему пусто? — спросил Фандорин.

— Я теперь принимаю только амбулаторно. Монашки ходить перестали. В больнице работать некому. Ни фельдшерицы, ни сестер, ни санитарок. Из земства обещали прислать замену, но это когда еще будет. Поэтому всех лежачих отправила по домам.

Ты и сама, голубушка, собираешься отсюда уезжать, подумал Эраст Петрович, заметив в углу комнаты чемодан.

Подошел к окну, кивнул на двор:

— У вас тут конюшня, д-дровяной сарай, кладовая. Как вы справлялись с таким большим хозяйством, имея в подмогу всего нескольких монахинь?

— Всё делали мужья или родственники пациенток. Кто-то ухаживал за лошадьми, кто-то привозил дичь и рыбу, кто-то молоко и муку, кто-то доставлял дрова… У нас что, светский разговор? Следующий вопрос будет про п-погоду и п-природу? — снова передразнила она фандоринское заикание.

— Следующий вопрос будет вон про тот домик. Что за странное сооружение?

Эраст Петрович показал на низенькую постройку с покатой крышей и диковинными деревянными истуканами, врытыми в землю перед входом.

— У меня тут два морга. Обычный, для русских, и отдельный для зытячек. Бóльшая часть пациенток из них. Если зытяк повез жену, дочь или мать в больницу, это почти всегда что-нибудь тяжелое. Лечить поздно, — равнодушно пожала плечами Аннушкина. — Часто нарочно привозят умирающих — чтоб не дома кончились. Зытяки только по названию числятся христианами, на самом деле они язычники. Мертвец у них в течение одной луны считается нечистым. К нему нельзя прикасаться, даже приближаться нельзя. Если кто умер в доме — беда. Надо дом сжечь и новый построить. Вот они и используют мою больницу в качестве мостика на тот свет. Бывает, конечно, что я даже очень тяжелых вытаскиваю. А не получилось — кладу туда, на ледник, под защиту истуканов, отлеживаться. Через месяц приезжают родственники, забирают. У меня там сейчас только две покойницы осталось. Умерли, когда больница еще работала: перетонит и рак желудка. Скоро их заберут, больше трех недель прошло. Еще Феврония над ними заупокой читала. А скоро и сама в морг прибыла. Разумеется, в русский — вон он, левее, с крестом.

— Где ее… похоронили? — спросил Эраст Петрович, отворачиваясь.

— Благочинный увез в Шишковское. Там в церковной ограде кладбище для духовных особ… — Людмила Сократовна впилась в Фандорина своим острым взглядом. — А вы что, были знакомы с Февроньей? У вас лицо меняется, когда речь заходит о ней. Вот, опять! — Она зло улыбнулась. — Знаете, я ее на дух не выносила. Фельдшерица она была превосходная, отдаю должное, но вся насквозь фальшивая. Ханжа. Из тех, кому нужно постоянно красоваться и чувствовать себя выше окружающих. Прямо сочилась вся елеем, и взгляд такой небесный-небесный. До того высоко себя несла — не удостаивала обижаться, что ей ни скажи. Посмотрит своими лампадками, скажет: «Это вас бес изнутри точит. Я за вас помолюсь». Бесила меня ужасно.

Нащупала уязвимую точку и сразу вгрызлась, подумал Эраст Петрович, и изобразил зевок, прикрыв рот ладонью.

— Нет, я ее не знал. Откуда?