Планида Сергея Капустина

Ничего подобного слышать не приходилось.

Зато слышать и видеть приходилось, как хоккейные знаменитости позволяли себе лишку в застолье; в советские времена, когда хоккеистов держали взаперти на сборах, как в клетках, такое было в порядке вещей – молодые спортс мены выпрыгивали из этих клеток и пускались во все тяжкие, чтобы успеть все, что молодости причитается, за вечер и ночь вне клубной базы. И ничего страшного впоследствии с большинством из них не происходило. И тренерами многие становились, не испытывая совершенно удивительных морально-эти че ских комплексов Сергея Алексеевича.

И только про Капустина довелось услышать совершенно поразительное откровение, которое поведала вдова:

«…какое я имею право что-нибудь игроку запрещать, если сам в свое время нарушал режим?»

Это ж какой кристальной чистоты были его душа и совесть!

* * *

Сергей Котов:

«После ВШТ он оказался на распутье. И никакая дорога его не устраивала и не интересовала, не была по душе. Сам-то инициативу особую в поиске работы не проявлял. Гордый. Совсем не предприимчивый.

Вот я сегодня думаю – если бы сразу после окончания ВШТ получил выдающийся хоккеист Капустин какое-то интересное предложение, конкретное, чтобы почувствовал, что в нем очень заинтересованы, тогда бы и судьба его сложилась иначе. Может быть, иначе…

В советское время после окончания обычного института, технического или гуманитарного, не важно, было распределение. Дипломированный инженер или педагог обязан был отработать два или три года там, куда его направили. Могли направить далеко на периферию, в другую республику.

Вот если бы была практика похожего распределения после ВШТ, то, глядишь, Сергей Алексеевич и нашел бы себе где-нибудь дело по душе, а потом уже наверняка полегче ему было бы продолжить работу в хоккее.

Сам по себе сильный человек. Но если настоящего интереса не испытывал к чему-то, все разом отметал. Отметал без колебаний и длинных обсуждений с друзьями. Вот решил – и точка».

К великому сожалению, послеспортивная судьба Сергея Капустина целиком состояла из таких точек-решений.

И этот ряд решений-отказов постепенно превращался в многоточие…

И не было видно конца тем точкам злосчастным…

И далее ничего не проклевывалось и не проглядывалось.

Безысходность неотвратимо нарастала.

С каждым днем… С каждым месяцем… С каждым годом…

* * *

В 1988 году не стало Бориса Павловича Кулагина. Второго отца Сергея Алексеевича Капустина. То го, кто не на людях, а в бытовой обстановке обращался к нему «сынок».

Не стало того, кто являлся для Капустина и надеждой, и опорой. Таковым и являлся всю его спортивную жизнь с того дня 1971 года, когда восемнадцатилетний парень из далекой северной Ухты переступил порог клуба «Крылья Советов» на рабочей окраине Москвы.

А прожил Борис Павлович всего-то шестьдесят четыре года.

В 88-м тридцатипятилетний знаменитый форвард вернулся на родину после двух лет выступлений в Австрии.

Уход Бориса Павловича стал для Сергея Алексеевича невосполнимой утратой. Однако тогда, в 88-м, нельзя было и в страшном сне вообразить, как же «сынку» будет не хватать Бориса Павловича все оставшиеся ему самому для жизни годы. Вплоть до 95-го…

* * *

В конце 80-х один из авторов этой книги, устав от полной карьерно-анкетной бесперспективности, решился на минимальную из возможных сделку с совестью – собрался вступить в компартию. Вышел после доброжелательного собеседования с парторгом организации, где работал, и… забыл о своем намерении. Напрочь забыл. Невольно смыв пятнышко со своей души.

У Сергея Алексеевича Капустина и пятнышек таких не было. Ну такой уродился, таким вырос в северном крае и таким сохранился в столице в лучах хоккейной славы.

Александр Чернега: