Платформа

Я нашел всю информацию у себя в голове такой же, какой она была в Песни. Все, что увидел во сне, я помнил вплоть до мельчайшей детали, в том же порядке, в котором находил. Я мог пролистывать данные на огромной скорости, прыгать между ними, смотреть их в обратном порядке. Я мог работать в несколько потоков, идущих словно бок о бок, чтобы сравнивать противоречивую информацию или делать выводы. Объем знаний казался поразительным, но на самом деле, конечно же, то, что хранилось у меня в голове, было лишь долей доли процентного пункта от всей информации, что на тот момент содержалась в Песни.

Пеко изначально была планетой акционерного общества – точнее, большим астероидом. На ней были залежи минералов и основанная на них обрабатывающая промышленность. Я знал ее валовой планетарный продукт и статус ее планетарного долга. Я знал, что здание с высокими арочными дверьми, рядом с которым мы медленно опускались на землю, было штаб-квартирой Планетарного банка Пеко. Я знал его объявленную прибыль и знал, в каких местах суммы не сходятся. Аномалии сияли в моей голове как огни.

Я расслабился потому, что знал: ПБП – это центр империи Итана Дрейма. А значит, Пеллонхорк был в безопасности. А для меня Дрейм, окажись он моим спасителем или похитителем, был все-таки лучшим вариантом, чем Лигат.

Гаррел хлопнул ладонью по ладони Макси и выбрался из циклолета первым, вместе с Пеллонхорком. Мне потребовалось несколько мгновений, чтобы взять пьютер, и к тому моменту, когда мои ноги коснулись земли, Гаррел и Пеллонхорк уже исчезли. Из арочной двери на меня смотрела женщина. Она была высокой и одетой в идеально облегавший фигуру пепельно-серый костюм, который выглядел так, словно она не смогла бы сесть, не разорвав его.

Больше не было никого. Я перехватил пьютер поудобнее. Она посмотрела на него, потом на меня и сказала:

– Меня зовут Мадлен. – Она напоминала мне женщин, которых я видел в Песни; улыбка у нее была натянутая и функциональная – скорее судорога, чем улыбка. – А ты, должно быть, Алеф.

Она сделала непонятный мне жест, и мы прошли в атриум банка.

Атриум был так высок, что я едва охватывал его взглядом, и укрыт листвой папоротников и плющом, змеившимся по стенам и потолку. Пели птицы, пахло чем-то сладким и чистым. Он был зеленым и восхитительным. Я споткнулся, не в силах отвести взгляда.

– Это все ненастоящее, – отчетливо сказала Мадлен.

Я понимал это, конечно, но мне хотелось, чтобы оно было настоящим. Хотелось, чтобы, пусть всего несколько мгновений, нечто невозможное побыло реальным. Я предчувствовал, что у меня уже никогда не будет такой возможности – верить вопреки фактам. Фактов во мне было уже слишком много. В Песни я встречал только наружные виды банка. Все детали его внутреннего устройства были засекречены, и атриум некоторое время пробыл неизвестной величиной.

Мы прошли по иллюзорному Эдему к лифту. Дожидаясь его, я спросил:

– А что с Пеллонхорком? Где он?

– Он еще не готов к встрече с отцом, – ответила Мадлен.

Двери лифта открылись. Когда он начал движение, я проверил таймер на своем хрономе. Подъем на девяносто четвертый этаж занял двадцать три целых и две десятых секунды. Все это время Мадлен разглядывала ногти и возила губами по своим белым зубам. Я следил за числами на дисплее, подсчитывая степени ускорения и замедления, вычисляя скорости. Точная высота банка была мне неизвестна, но я знал, что в Пековине восемьдесят два здания с таким количеством этажей.

– На какой мы высоте? – спросил я у Мадлен, когда открылись двери.

Она недоуменно на меня посмотрела:

– А ты не видел? Девяносто четвертый. Верхний этаж. Я думала, ты очень умный.

– Я не об этом спрашивал. Я спросил, на какой мы высоте? Сколько метров?

Мадлен закатила глаза и вздохнула.

– До этажа, на котором мы находимся, или до верхушки здания?

Она посмотрела мимо меня, и я повернулся, чтобы увидеть, что привлекло ее внимание.

Вживую Итан Дрейм поражал. По его бритому черепу тянулась ото лба широкая впадина шрама, а глаза были удивительными, близко посаженными и глубоко утопленными, с узкой и насыщенно-синей радужкой. Дрейм почти не мигал. Он был намного выше моего отца, и я увидел Пеллонхорка в его привычке бессознательно складывать ладонь в кулак. Но улыбка у него была непринужденная и широкая. Мне было очень тяжело понять, как он умудрялся всегда быть таким, как этого требовал момент, невзирая на любые другие события. Его способность концентрироваться на том, что важно, отметать помехи, была невероятной.

– Алеф, – сказал Дрейм. – Мальчик Алеф. Хорошо.

Он повернулся и провел нас в кабинет. Одна из стен была стеклянной. За ней лежал финансовый район. Когда свет падал на голову идущего Дрейма, озаряя ее под разными углами, шрам, казалось, то углублялся, то исчезал.

Усевшись за огромный стол, Дрейм передразнил меня, изобразив мой голос.

– Сколько метров? – Он жестом пригласил меня сесть напротив. – Твой отец задавал подобные вопросы.