Платформа

– А докуда эта штука идет? – спросил Бейл.

– До бедер. В каждом позвонке есть по гнезду. – Таллен нахмурился, и кожа его лба заметно надвинулась на височные прутья. – Точнее, в каждом позвонке по два гнезда. А в каждой мышце – по миоэлектрическому имплантату.

– У тебя повреждены нервы?

– У меня мозговая травма, – ответил Таллен. – Нервно-мышечные нарушения. Позвоночник и голова не шевелятся, ничего не чувствую.

– И это тебе поможет?

– Если сработает.

Бейл кивнул.

– И когда ты узнаешь?

– Когда они решат мне сообщить.

Бейл фыркнул.

– Медики?

– Юристы.

– Ты вообще двигаться не можешь?

– Клетка слишком тяжелая. Я как жук на спине.

– А руки?

– Прикованы к клетке. И ноги тоже. Говорят, это для моей же безопасности. Так что по-настоящему у меня только челюсть двигается. Чтобы можно было стонать. – Он сделал долгий поверхностный вдох и застонал, а потом спросил: – Тебя когда-нибудь ранили, Бейл? В смысле, серьезно ранили?

– Кроме этого раза? Да. Резали, стреляли, били. Но не так, как тебя.

– Они тебя меняли, эти раны? – спросил Таллен своим монотонным, невыразительным голосом.

На мгновение Бейл поразился тому, насколько глупым был этот вопрос, заданный человеком, которому никогда уже не стать прежним.

– Внутри? Не знаю. Не знаю, каким я был до того, как меня в первый раз ранили. Не уверен даже, помню ли. Работать в Паксе – это как быть солдатом, со временем наращиваешь панцирь, учишься не думать. Это помогает держаться. – Бейл не знал, что еще сказать. Он не очень понимал, как говорить с Талленом. С паксерами и криминалами он общаться умел, но мир Таллена, где все люди сложны по-своему, был вне его компетенции. Не понимая, как найти к нему подход, Бейл подумал о Рейзер. Ее мир был ближе к миру Таллена, но с ней Бейл разговаривать мог. Вдохновение пришло внезапно: он представил, о чем могла спросить Таллена Рейзер, если бы очутилась здесь, и задал этот вопрос сам:

– А ты чувствуешь, что изменился?

– Да. Чувствую. Но не понимаю как. В смысле, я вспоминаю – и замечаю провалы. Воспоминания есть, и они возвращаются, но не кажутся настоящими. А дело в том… – долгая-долгая пауза, – …в том, что я, к которому они возвращаются, – уже не тот я, который это пережил. Я смотрю на вещи, а они выглядят нереальными. То есть реальными, но реальными по-другому. Это не кажется тебе бредом?

Бейл ничего не ответил; он оглядывал пустой проход, уставленный ширмами и незанятыми койками. Пищала и чирикала машинерия, моргали люмы. Как будто вечеринка давно закончилась, а гирлянды еще горели.

– Ну, ты сам спросил, – сказал Таллен.

– Так расскажи мне, что ты помнишь. О нападении, я имею в виду. – Ему было легче задавать паксерские вопросы, а Таллен, кажется, не возражал.

– Я помню, что видел нож. Он был размытый. Видел как на стоп-снимке, словно он застыл в его руке. Я перевел взгляд с его лица на нож и пока смотрел, почувствовал боль от первого удара. С задержкой, как свет и звук, понимаешь?

– Вспышка и взрыв. Я знаю. – Бейл посмотрел ему в глаза. Таллен не мог повернуть голову или выдать себя, скрестив ноги и почесав подбородок, так что Бейлу оставались только глаза, но в них он видел тревогу. Таллен явно что-то помнил. Достаточно, чтобы запутаться, и недостаточно, чтобы разобраться.

– Может, тебе не стоит об этом думать, – сказал Бейл. – Знать – не всегда хорошо. Говорят, что воображать хуже, чем знать, но это не всегда так. Уж поверь мне.

– Нет. Я должен узнать столько, сколько смогу, – ответил Таллен. – Посмотри на меня. Лежу тут и не могу пошевелиться, и даже прошлое уже не то, оно то ли пропало, то ли стало не совсем моим. Если я узнаю, то хотя бы смогу это контролировать. – Голос его стал громче, и Бейл впервые почувствовал в нем травму, беспомощную, саднящую, запоздалую панику.

– У тебя бывают непроизвольные воспоминания? – спросил Бейл. Дурацкий вопрос, подумал он немедленно, однако Таллен уже открыл рот, чтобы на него ответить.

– Шаги, – пробормотал Таллен. – Не помню где. Кажется, я возвращался с берега. Помню опустевшие улицы, но не помню, когда это было. Шаги, нож. Начинаю поворачиваться, потом удар в бок. От удара я вскрикиваю. Каждый раз чувствую это как на самом деле. Если бы на мне не было этой хреновины, я бы корчился. – Кожа вокруг прутьев натянулась и снова расслабилась. – А ты помнишь, Бейл?

– Нас этому учат. И обычно у нас есть связь с Воксом, хотя в этот раз у меня ее не было. – По глазам Таллена он понял, что слово «Вокс» ничего ему не говорит. – Вокс – это центральный командный и архивный пьютер Пакса. Он все записывает и дает нам рекомендации. Но мы обучены помнить. Цвета, позиции, движения…

– Я имею в виду тебя, Бейл. Ты помнишь меня?

– Я уже говорил, что тебя не видел. Даже не знал, что ты там был. Меня интересовал только У.

– Кто?

– Мы называем убийц «У». Паксерский жаргон. Я ничего про тебя не знал. Ты ведь понимаешь, да? Ни в какой момент. Тебе разве не говорили?

Таллен долго, медленно выдохнул. Вздох, догадался Бейл. Без движений все читалось куда сложнее.

– Я просто спросил, – сказал Таллен.

Бейл подумал, что стоит сменить тему.