– С этим всегда проще. Минимальная вахта – пять лет, возвращение в течение этого срока невозможно ни по какой причине. Мы слишком много на вас затрачиваем. Всю платформу и системы ее обеспечения придется настраивать под ваши неврологические и психические особенности. – Хуб покрутился в кресле и продолжил: – Прежде чем вы уйдете, позвольте вам кое-что показать. Это случилось недавно.
Таллен понял, что изображение на стене было совсем не стоп-снимком, только когда оно начало двигаться. Погода в районе платформы выглядела столь же непреклонной, как и она сама. Проливной дождь и тучи, похожие на куски кованого железа. Платформа казалась чуть покосившейся, но единственными неподвижными точками были края кадра, так что удостовериться в этом было невозможно; у моря не было видимой поверхности, оно взметывалось и рушилось в темные провалы, взбивая шапки белой, как лед, пены.
Внезапно платформа накренилась, вернулась в прежнее положение, но потом продолжила качаться. Тучи начали прибывать, а море вздымалось и опадало.
– Это засняли с ближайшей платформы, – сказал Хуб. – Изображение очищено, насколько возможно, но это происходило через пятьдесят километров моря и плохой погоды. На тот момент шторм длился около двух дней.
Буря продолжалась. Спустя какое-то время платформа начала качаться сильнее, а потом дала резкий крен. Вокруг нее взлетали в воздух черные точки – сарки, догадался Таллен. Еще через десять секунд платформа опрокинулась, распадаясь, и пропала. «Ярость и шум», подумал Таллен, и стал гадать, откуда знает эти слова. От какой-то женщины?
– В среднем мы вот так теряем по две ежегодно, – сказал Хуб. – Причиной гибели редко становится конструкция. Обычно дело в софте, то есть в вас, мистер Таллен. Все еще хотите работать на платформе?
– Да.
Хуб кивнул.
– Хорошо. Вы еще далеки от приема на работу, но я готов направить вас на предварительный осмотр у психолога. Прежде чем вы согласитесь, вы должны понять, что испытания предполагают высокий уровень непредвиденных последствий, а непредвиденные последствия означают инвалидность и/или смерть с вероятностью три и восемь процента. Риск целиком лежит на вас и не подлежит страхованию. Вы понимаете и принимаете эти условия?
– Я уже не подлежу страхованию.
– Пожалуйста, дайте ответ.
– Да.
– Ваше согласие записано и заверено. Теперь это договорное соглашение, мистер Таллен. Если по окончании испытаний и инструктажей вы будете в состоянии обеспечивать работу платформы, у вас будет один свободный день под нашим надзором, прежде чем вас отвезут на место работы. На платформе, из соображений безопасности, вы не сможете связаться с внешним миром иначе как через каналы компании и с согласия компании. Хотите что-нибудь уточнить или сказать?
Таллен ответил:
– Только то, что день мне не понадобится.
Шестнадцать. Алеф
С тех пор как мы прибыли на планету его отца, я видел Пеллонхорка лишь пару раз и мельком. Меня поглотили уроки Соламэна. Итан Дрейм не упоминал о Пеллонхорке, и все остальные тоже.
А потом я встретил его снова. У меня был долгий, почти девятнадцатичасовой рабочий день, и я устал.
Когда он пришел, я сидел за маленьким столиком в своей кухне. Я немедленно понял, что это он. Три – одинаковой силы и через равные интервалы – удара в мою дверь – так он всегда оповещал о своем приходе в дом моих родителей на Геенне. К третьему удару мое сердце колотилось.
Он выглядел бледным и заметно потерял в весе. Мне было неловко оттого, с каким напряжением он на меня смотрел, так что я представил себе успокаивающий, дрожащий блеск моего кружева. Но сквозь него я видел стоящего Пеллонхорка. Меня потрясло осознание того, что он никогда, ни на мгновение, не покидал моей головы, что он стал неотъемлемой частью меня.
– Проходи, – сказал я, а потом, когда он не ответил, добавил: – Где ты был?
Войдя, Пеллонхорк не стал садиться.
– Ты помогаешь моему отцу, да? – спросил он. – Как делал твой. И у тебя получается.
Я чувствовал, будто что-то упускаю. Впрочем, я часто это чувствовал, за исключением моментов, когда думал о кружеве.
– Да, – ответил я, пытаясь сохранять спокойствие. Теперь это было сложнее. Пеллонхорк послужил внезапным напоминанием о родителях, и внутри у меня закипело. – У меня есть пьютерия, способная производить в секунду столько вычислений…
– Заткнись, Алеф. Ты совсем не изменился. Мне надо с тобой поговорить.
Я посмотрел в сторону.
– Догадайся, какое число больше: количество вычислений, которое производит в секунду моя пьютерия, или количество…
Пеллонхорк издавал странные звуки. Я посмотрел на него и заткнулся. Плачущим я его еще не видел. Это вырвало меня из вычислений.
– Ох, бедный ты ребенок, – сказал я, инстинктивно припомнив, что делать. – Иди сюда.
Я протянул к нему руки, как столько раз делала для меня мама. Сначала Пеллонхорк стоял как вкопанный – что, интересно, он подумал при виде моей попытки по-матерински его утешить? – а потом рухнул в мои объятия.