Платформа

– Я плохо понимаю этот журнал, – сразу же продолжала она. – Тут говорят только о моде, о новых тенденциях; что пойти посмотреть, что прочитать, за что нужно бороться, новые темы для разговора… Читательницы не могут носить то, что надето на этих моделях, так почему их должны интересовать новые тенденции? Обычно это женщины в возрасте.

– Вы думаете?

– Я уверена. Моя мать его читает.

– Возможно, журналисты пишут о том, что интересует их самих, а не читательниц.

– Это должно быть экономически нерентабельно; вещи делаются для того, чтобы удовлетворять запросы клиентов.

– Так, может, это и удовлетворяет запросы клиентов.

Она задумалась, потом сказала неуверенно:

– Может, и так…

– Думаете, в шестьдесят лет вы не будете интересоваться новыми тенденциями? – настаивал я.

– Надеюсь, нет, – отвечала она искренне.

Я закурил сигарету.

– Если и дальше оставаться на солнце, мне надо намазаться кремом, – сообщил я меланхолично.

– Сначала искупаемся! А потом намажетесь.

Она мигом вскочила на ноги и потащила меня в воду.

Плавала она хорошо. Что касается меня, не могу сказать, что плаваю: так, на спине чуть-чуть лежу, я быстро устаю.

– Вы быстро устаете, – сказала она. – Это оттого, что много курите. Вам надо заниматься спортом. Я за вас возьмусь! – Она сжала мне бицепс. О нет, шептал я про себя, нет. Наконец она угомонилась и легла загорать, предварительно хорошенько вытерев голову. Всклокоченные длинные волосы ее очень красили. Бюстгальтер она снимать не стала, а жаль; мне очень хотелось, чтоб она его сняла. Очень хотелось увидеть ее грудь, прямо тут, немедленно.

Она перехватила мой взгляд и чуть-чуть улыбнулась.

– Мишель… – сказала она немного погодя. Я вздрогнул от того, что она назвала меня по имени. – Почему вы чувствуете себя таким старым? – спросила она, глядя мне прямо в глаза.

Это был отличный вопрос; я даже слегка поперхнулся.

– Можете не отвечать сразу… – милостиво добавила она. – У меня есть для вас книга. – И она достала ее из сумки. К своему изумлению, я узнал желтую обложку серии “Маска” и прочел название: “Долина” Агаты Кристи. Я слегка обалдел:

– Агата Кристи?

– И все-таки прочтите. Думаю, вас заинтересует.

Я тупо кивнул.

– Обедать не идете? – спросила она минуту спустя. Был уже час дня.

– Нет… Думаю, нет.

– Вам не слишком нравится жизнь в коллективе?

Ответа не требовалось; я улыбнулся. Мы собрали вещи и вместе покинули пляж. По дороге встретили Лионеля, который бродил словно неприкаянный; он приветливо помахал нам, но при этом выглядел уже не таким счастливым, как вчера. Не случайно на отдыхе редко встречаешь одиноких мужчин. Обычно они держатся напряженно, желая и одновременно не решаясь предаться активным развлечениям. Чаще всего так и уходят восвояси, реже – окунаются в увеселительные мероприятия с головой. У входа в ресторан я расстался с Валери.

В каждой новелле о Шерлоке Холмсе мы, разумеется, узнаем его характерные черты, вместе с тем автор непременно добавляет какую-нибудь новую деталь (кокаин, скрипка, существование старшего брата Майкрофта, пристрастие к итальянской опере… услуги, оказанные некогда царствующим европейским фамилиям… самое первое дело, которое Шерлок распутал еще юношей). Каждая новая вскрытая подробность заставляет подозревать новые тайны, и в конечном итоге мы имеем живой и привлекательный образ: Конан Дойль сумел сочетать в нужной пропорции радость открытия и радость узнавания. Мне всегда казалось, что в отличие от него Агата Кристи чрезмерно полагается на радость узнавания. Описывая Пуаро в начале романа, она, как правило, ограничивается несколькими штрихами – самыми очевидными приметами персонажа (маниакальное пристрастие к симметрии, лакированные ботинки, скрупулезная забота о своих усах); при чтении худших ее романов создается даже впечатление, что вступительные фразы она просто целиком переписывает из книги в книгу.

Но “Долина” была интересна не этим. И даже не многозначительной фигурой скульпторши Генриетты – она понадобилась Кристи, чтобы изобразить не просто муки творчества (в одном из эпизодов она уничтожает, едва закончив, созданную ценой неимоверных усилий скульптуру, поскольку той чего-то не хватает), но и ту особую боль, которая знакома только художнику: неспособность быть по-настоящему счастливым или несчастным, невозможность по-настоящему ощутить ненависть, отчаяние, радость или любовь, постоянное наличие некоего эстетического фильтра между художником и миром. В образ Генриетты писательница вложила много себя самой, и ее искренность не подлежит сомнению. К сожалению, художник, смотрящий на мир со стороны, воспринимающий его двояко, опосредованно и, следовательно, недостаточно остро, тем самым становится как персонаж менее интересен.