Платонов тупик

— Какая разница? — возразила Даная. — Казенная еще лучше: ты платишь очень умеренную арендную плату, а пользуешься как своей всю жизнь. У тебя ведь никто ее не отберет до самой смерти. К тому же охрана, ремонт — все это делает Литфонд. А со своей намучишься!

— Пожалуй, ты права, — согласился Чижиков. — Я ведь в этих делах профан.

— Не беспокойся: для этих дел у тебя есть я. Доверяешь?

— Вполне!

Утром его разбудил духмяный запах кофе. Открыл глаза, а перед ним стоит на тумбочке жостовский подносик и на нем — металлический кофейник и белая чашечка с блюдечком, сахар в вазочке, ложечка и маленький ковшик со сливками.

«Ну, жизнь началась! Как у Рокфеллера!» — покачал он головой. Оглянулся на дверь — Даная наблюдала за ним и улыбалась.

— Ты меня балуешь, — сказал он. — Могу испортиться.

Даная подошла, села на край кушетки:

— Пей, милый.

— Прямо в постели? Неумытый?

— А потом умоешься, — она говорила с ним как с ребенком. — Ты любишь со сливками или черный?

— Все равно, — сказал он, поднимаясь. — И все-таки неудобно в постели и неумытым. И перед тобой неудобно — ухаживаешь, как за барчуком.

— Мне приятно за тобой ухаживать, милый. Я буду твоей рабыней.

— Не надо. Не хочу, чтобы ты была рабыней, ты — богиня! — И он поцеловал ее. — В крайнем случае — царица. Моя царица.

— Спасибо. — И теперь уже она поцеловала его. — Пей кофе, и пойдем на лыжах прокатимся. Утром хорошо на лыжах.

— О, я к этому не готов! — поднял он руки. — У меня нет ни лыж, ни костюма. И вообще я не умею ходить на лыжах.

— Лыжи есть, — сказала она. — Стоят на веранде.

— То не мои.

— Перестань говорить глупости, обижусь. Твои, — она нажала на последнее слово. — И костюм есть. — Даная метнулась в прихожую и вернулась оттуда со свертком в магазинной упаковке. — Ну-ка, примерь.

Он развернул сверток, раскинул на постели темно-синий с белыми полосками лыжный костюм. Долго смотрел на него, сказал серьезно:

— Дана, прошу тебя: не делай больше так.

— Как?

— Ну вот так… Сюрпризы разные. Мне…

— …неудобно, — подхватила она.

— Да, неудобно.

— Мы что, чужие?

— Все равно. Я чувствую себя все время в долгу перед тобой. Смогу ли я когда-нибудь отплатить тебе тем же? И от того, что каждый день, даже каждый час плоды твоей заботы накапливаются, я все больше и больше чувствую неловкость от того, что не сделал тебе никакого сюрприза, подарка… Ведь я даже букетика цветов тебе ни разу не подарил, хотя постоянно думаю, хочу, но всякий раз что-то мешает, спешу к тебе — и забываю.

— Твоя любовь — лучший подарок для меня, — она снова поцеловала его. — Ну-ка, надень костюм, посмотрим, как он будет тебе.

Чижиков облачился в обнову — она оказалась ему впору. Даная ходила вокруг него, оглаживала складки, одергивала и радовалась, что не ошиблась в размере.

— Чудесно! Посмотри в зеркало, правда хорошо?

Он растроганно кивал в ответ: новый лыжный костюм взволновал его.

Не прошло и часа, как они вышли на крыльцо в спортивном облачении: он в синем с белыми полосами по бокам и на груди, в адидасовском колпаке и в евтюховских ботинках, которые, по словам Данаи, покойный ни разу не надевал; она — в красных шароварах с синими лампасами, в белой шерстяной курточке и в красной вязаной шапочке. Вокруг шеи был накручен длинный красный шарф, концы которого свисали один на спину, а другой — на грудь. Выглядела Даная на редкость эффектно — одеваться она умела. Чижиков посмотрел на Данаю и снова поразился ее красотой и молодостью: «Как девочка! Молодец! Неужели все это не сон? Ах, скорее бы завершались формальности!»

— Ну что, милый? Здесь наденем лыжи или выйдем в лес?

— А?.. — очнулся Чижиков. — Нет-нет, давай в лесу: там хоть и упаду — никто не увидит.

Она засмеялась и первой сбежала с крыльца, щурясь от солнца и снежного блеска.

— Ой, я очки забыла! — воскликнула вдруг она. — Подержи лыжи. — Она снова вернулась в дом и возвратилась оттуда в больших темных очках. Пояснила: — От постоянного прищуривания морщины появятся на лице. Боюсь, разлюбишь.

Погода улыбалась отдыхающим. Потрескивал морозец, светило солнце, в воздухе пахло весной. По-весеннему звонко тенькали юркие синицы.

К удивлению Чижикова, народу в лесу оказалось как на карнавале — много и все были по-праздничному нарядны. Будто попал он на выставку свитеров, курточек, шапочек и шарфов — самых причудливых форм и расцветок. Многочисленные накатанные лыжни стали тесными, и молодежь, щеголяя своей удалью, прокладывала новые, шмыгая быстрыми лыжами среди кустов и деревьев.