Платонов тупик

Циклы эти имели названия, каждый автор именовал свои новеллы на свой лад, чтобы их не спутали с другими, к тому же каждый старался придумать что-то позаковыристей, а точнее — повыспренней, стремился перещеголять соперника в зауми. Если один называл свое детище «Бриллиантовыми блестками», то другой пыжился забраться хотя бы на ступеньку выше и именовал плод своего ума «Жемчужными зернами». Третий, глядя на первых двух, лез еще выше и выдавал «Золотые россыпи». Четвертый, не найдя ничего лучшего, зачерпнул название из другого ряда камней и явил миру «Кремниевые осколки». Пятый тут же переплюнул его, вывалив на прилавок целую «Горсть алмазов». Остальные, кому не досталось уже ни камней, ни металла, облачались в маску мудрой скромности и именовали свои «россыпи» просто: «Озарения», «Наития» и даже совсем скромно: «Афоризмы». В последнюю очередь на этот жанр набросились эпигоны и, как саранча, опустошали все оставшиеся хоть мало-мальски невозделанные участки, в ход пошли «Опилки», «Пылинки», «Крошки», «Гвозди», «Шпильки», «Стружки», и т. д., и т. д.

Само собой разумеется, что в этих «зернах», «наитиях» и «опилках» было столько золотых и бриллиантовых блесток, столько остроумия и глубоких мыслей, сколько спирта в вешнем половодье. В самом деле, это насколько же надо быть одаренным человеком, чтобы навалять целую книгу философских притч! Встань из могилы кто-то из древних Сократов, наверняка снова умер бы от зависти.

А тут нашлись и теоретики, которые всерьез обсуждали эти «Золотые россыпи» на журнальных и книжных страницах. Одни утверждали, что это пишется от лени и оскудения авторского мышления, другие говорили, что это, наоборот, проявление щедрости таланта, что это свидетельство писательского богатства, так как каждую такую «опилку» автор мог бы развернуть в рассказ, в повесть, в роман, в эпопею, а он вот, хороший такой, пощадил нас, читателей. Ну что же, скажем мы в свою очередь автору: и на том спасибо, что не развернул, хоть читать меньше. А то разверни он иную «блестку» в эпопею — мысль та же, куценькая, а читать пришлось бы вон сколько!

Прочитал Чижиков у одного «Осколки», прочитал у другого «Обломки» и просиял: «Да ведь их можно клепать по десятку в день! Это же мое спасение! Не вставая с места, я таких новелл кучу нахомутаю!»

И тут же засел и начал «клепать» и «хомутать». И действительно, с ходу сочинил несколько новелл, а мог бы и больше, но устал.

КОСТОЧКА

Я очень люблю вишни. Но не люблю косточки — и всегда выплевывал их. Выплюнул ее и на этот раз. Но почему-то запомнил место, куда плюнул. И вот через несколько лет мне снова пришлось быть на том месте, куда плюнул. И увидел я там роскошное дерево, усыпанное крупными спелыми ягодами, точно такими, как я когда-то съел. Но меня поразила не вишня, а совсем другое: как часто мы не задумываемся, что мы выплевываем и куда плюем.

ПРОСО И ПШЕНО

В детстве я очень любил пшенную кашу. Но не любил, когда в ней попадались черненькие твердые зернышки проса.

— Тьфу! — отплевывался я, негодуя, когда на зуб попадало вот такое твердое зернышко.

А бабушка говорила:

— Это ведь просо! Не будь проса, не было бы и пшена.

Теперь я вспоминаю ее слова и думаю: «До чего же мудрой была моя бабушка, а я этого не ценил…»

Вот в таком духе и насочинял Чижиков десятка полтора новелл. «Выбоина на дороге» — тоже из его арсенала. Отнес в журнал — напечатали: «Юрий Чижиков. «Шарики».

Но Чижикову явно не везло, словно фортуна отвернулась от него всерьез и надолго: ни вирши, спровоцированные Иваном Егоровым, ни тем более новеллы никаких дивидендов ему не принесли. Все прошло незамеченным, его «Шарики» не только никакой сенсации не вызвали, но даже самых обыкновенных откликов не появилось. То ли мода на такой жанр прошла, то ли «Шарики» были настолько примитивны, что на них никто не обратил даже никакого внимания. Пожалуй, причина скорее всего в последнем: при чем тут жанр, а тем более мода? У талантливого писателя и «Затеси» талантливы, а у бездарного и трехтомная эпопея — всего лишь игра в литературу.