Читаем Платонов тупик полностью

— Искать надо. Зама я тебе могу порекомендовать. Есть на примете хороший парень.

— Кто?

— Говорушкин Саша. Поэт. Слышал о таком?

— Знаю, — без энтузиазма сказал Борисов. — Мне хотелось бы человека поопытнее. А этот — молод, ведь он еще нигде не работал.

— Опыт — дело наживное, а молодость — не порок.

— Так-то оно так.

— Подумай. Не прогадаешь. И насчет авторов подумай. Кому трибуну в журнале предоставлять.

— Ну, за авторами, думаю, дело не станет.

— Не всех же подряд?

— С разбором, — сказал Борисов. — С разбором будем на трибуну пихать. По уму, по таланту. Так?

— Именно так, — согласился Чижиков, хотя его и покоробило то, что он оказался отвечающей стороной, попытался взять инициативу в свои руки: — Именно — с разбором. Дедушкина не печатай, плохой критик и групповой.

— А по-моему, интересный. Групповые статьи не приму. А…

— Бочаркина — тоже не надо: путаник.

— Путаных статей тоже не надо, а принесет толковую — почему не напечатать?

— Путаник, путаник… — и Чижиков назвал еще с пяток не угодных ему поэтов и прозаиков. Борисов слушал его, уже не перебивая, а лишь кивал головой, про себя думал: «Пусть говорит — его пристрастия надо знать. Дедушкин и Бочаркин Чижикова критиковали, это ясно, но поэты, прозаики — чем провинились? Конкуренты?» Не выдержал, попросил:

— Ну а теперь, может, назовешь, кого же все-таки печатать?

Чижиков сделал вид, что не понял иронии, сказал:

— Ну, это мы в процессе работы обсудим, по каждой кандидатуре — персонально.

— По каждой? Слушай, а зачем эта многоступенчатость? Редактор, редколлегия, редакция… Может, сам и будешь редактировать журнал? Так же проще?

— Не надо иронии, — сухо пресек его Чижиков. — Я твою инициативу сковывать не собираюсь. Но я — куратор. Это слово тебе понятно? Я отвечаю за журнал перед союзом.

— Я тоже.

— Верно. И ты тоже. Поэтому я хочу, чтобы мы работали в контакте.

— В контакте — согласен.

— По-братски.

— И по-братски согласен.

— Вот и договорились! — Чижиков поднялся. — Если что нужно, звони, не стесняйся. Сюда, домой, на дачу — в любое время. Вот тебе мои координаты, — он протянул Борисову визитную карточку. — Желаю удачи. — И когда тот был уже в дверях, сказал: — А насчет зама подумай — я горячо рекомендую.

— Хорошо, подумаю, — пообещал Борисов и вышел.

«Упрям, — проскрипел зубами Чижиков. — Наверное, не надо было мне сразу с пофамильных рекомендаций?.. Но ничего, впредь надо будет с ним погибче…»

Говорушкина себе в заместители Борисов, разумеется, не взял. Не взял он его даже рядовым сотрудником.

<p><strong>ГЛАВА ПЯТАЯ</strong></p>1

Настал день, когда Чижиков наконец осилил нудный труд переписывания чужой рукописи. Вот она, последняя страница и внизу заветное короткое словцо: «Конец».

— Конец! — выдохнул Чижиков, словно свалил со своих плеч тяжелый куль с песком, словно и в самом деле это был напряженный творческий труд. — Ну, Евтюх, не лень тебе было столько нахомутать, столько литературы перелопатить? Мне полистать ее — голова кружится. — Чижиков окинул стопы исторических книг, которыми он забаррикадировал свой стол якобы для работы, а на самом деле для маскировки. Сложил пустые корочки из-под евтюховской рукописи — куда их? В унитаз не спустишь. В ведро? Да и зачем? Такой плотный картон, хоть на подметки для сапог. Теперь такого и не достанешь. Пусть лежит, пригодится что-либо переплести. И он сунул пустую папку поверх каких-то книг. Рукопись аккуратно сложил ровной стопкой, покачал головой — пухленькая! Хотел нести Данае, но пока раздумал: в кармане нащупал комок последнего листка, заспешил в туалет и там, по обыкновению изорвав его в мелкие кусочки, бросил в унитаз, спустил воду и долго стоял задумчиво под шум наполняющегося бачка.

Какой парадокс: в прошлые времена писатели стояли задумчиво над камином, теперь — над унитазом, те жгли свои рукописи, этот — спустил в канализацию чужую. И задумался! Мыслитель!

Выйдя из туалета, он направился прямо на кухню. Там в цветастом фартуке вовсю хлопотал Саша Говорушкин, Даная была у него в подручных. На кухне стоял аппетитный дух чего-то вкусного — то ли пирогов, то ли жаркого, а скорее всего, и того, и другого, и еще чего-то-третьего. Саша мастак на такие вещи.

— Ой, Юра! — воскликнула Даная. — А мы еще не готовы. Ты уже проголодался? Мы с Сашенькой для тебя такой сюрприз готовим! Пальчики оближешь! Но пока не готовы, потерпи немного… Сашенька, сколько?

— Полчаса.

— Полчасика, милый.

— Вы не готовы, а я готов! — торжественно объявил Чижиков. — Я закончил роман! Вот так-то, братцы кролики! Постаку.

— Закончил? — удивилась Даная. —вил точ Какая радость! Сашенька как знал… Мы с Сашенькой как знали… Покажи, Юра, — и она заспешила в его комнату. Увидела рукопись, воскликнула: — Ого-го! — и стала листать. — Да как чисто, почти без помарок!

Перейти на страницу:

Похожие книги

Провинциал
Провинциал

Проза Владимира Кочетова интересна и поучительна тем, что запечатлела процесс становления сегодняшнего юношества. В ней — первые уроки столкновения с миром, с человеческой добротой и ранней самостоятельностью (рассказ «Надежда Степановна»), с любовью (рассказ «Лилии над головой»), сложностью и драматизмом жизни (повесть «Как у Дунюшки на три думушки…», рассказ «Ночная охота»). Главный герой повести «Провинциал» — 13-летний Ваня Темин, страстно влюбленный в Москву, переживает драматические события в семье и выходит из них морально окрепшим. В повести «Как у Дунюшки на три думушки…» (премия журнала «Юность» за 1974 год) Митя Косолапов, студент третьего курса филфака, во время фольклорной экспедиции на берегах Терека, защищая честь своих сокурсниц, сталкивается с пьяным хулиганом. Последующий поворот событий заставляет его многое переосмыслить в жизни.

Владимир Павлович Кочетов

Советская классическая проза