Платонов тупик

У Чижикова были причины для плохого настроения помимо Горластого: с неделю назад в одной из газет была статья о публичных выступлениях некоторых деятелей от искусства, в которых они позволяют то, чего никогда не позволят в печатном тексте — выпады против товарищей, сводят счеты, бранятся, а иногда делают и слишком вольные пассажи политического характера, толкуя на свой лад некоторые положения классиков марксизма-ленинизма. Была названа и его фамилия, его недавнее выступление в Библиотеке имени Ленина, где он действительно разоткровенничался. Но ведь там была узкая «закрытая» аудитория!

Чтобы хоть как-то дезавуировать эту статью, Чижиков пригласил подручного критика Федущенко и поручил ему написать о творчестве Чижикова, о его исторической эрудиции, о его философском мышлении. Не полемизируя напрямую с газетой, но ответить на ее выпады. Статью предполагалось напечатать в «Молодых голосах» — голос молодого критика, так как Федущенко хоть и было уже за пятьдесят, но он все еще ходил в молодых. Статья была написана, Чижиков прочитал, понравилась, и вот осечка: Борисов воспротивился ее печатать! Подонок! И вдруг звонок — звонит Борисов по прямому телефону:

— Юрий Иванович? Привет, Юра, Борисов это.

— А, привет, дружище, привет! Что-то давно не звонил… — бодро ответил Чижиков.

— Да не было повода, а без дела надоедать — не люблю. — И добавил: — Боюсь попасть в немилость.

— Ладно. Что за дело, говори.

— По поводу статьи Федущенко. Пока не дошло из других перифраз, как музыканты называют присвоенные чужие произведения, хочу объяснить… Ты читал эту статью?

— Какую статью? — Чижиков наморщил лоб, будто собеседник мог видеть его искреннее недоумение.

— Статью Федущенко о тебе.

— Обо мне? — еще больше наморщил он лоб. — Не помню… По-моему, не читал.

— Ну как же! А он говорит, ты читал и тебе понравилась…

— Не помню. А что там?

— Ну, о тебе статья. А я вернул ему и сказал, что печатать не буду.

— Ну и правильно сделал. А почему?

— Понимаешь, она слишком панегирическая. Слишком. Сравнивает тебя то с Шекспиром — как писателя, то с Сократом — как философа. Такая статья только принесла бы вред тебе: она вызвала бы лишь насмешки.

— Плохая статья, выбрось ее, — сказал Чижиков.

— Я вернул ее. Ты согласен со мной?

— Правильно сделал, — повторил Чижиков, не ответив, однако, на вопрос, и положил трубку. — Подонок! Обо мне он заботится! Нет, надо с ним кончать, с этим «Брон. Бором». Не «Брон. Бор.», а сплошное бр-р-р… — прорычал он и заходил по кабинету — соображал, с какого боку подобраться к Борисову. И придумал: обсудить на секретариате журнал «Молодые голоса» — времени уже прошло достаточно, три года почти, пора подвести первые итоги. Филипп Филиппович, не подозревая никаких подвохов, согласился с ним: пора, дело нужное, серьезное, поручили Чижикову готовить этот вопрос — его инициатива и журнал этот — его епархия. А это-то как раз Чижикову и нужно было. Прежде всего он создал бригаду с задачей тщательной проверки всей деятельности журнала: группу ревизоров с наказом досконально проверить финансовые дела, группу общественных деятелей — проверить работу первичных общественных организаций в редакции, группу писателей по всем жанрам — проанализировать все напечатанное журналом — прозу, поэзию, критику, публицистику. На эту группу Чижиков возлагал самые большие надежды и инструктировал ее специально. Там, по другим разделам, может, и не будет никаких нарушений, а здесь, если даже их и не окажется, их можно и надо найти.

Четыре обозревателя, четыре надежных молодых доморощенных хунвейбина преданно смотрят на Чижикова, готовые на все, давай только четкие указания. Всем им после разгрома журнала были обещаны солидные должности. В кресло главного редактора метил критик Кадушкин — самый тупой, самый бездарный и самый беспощадный из всех. Молодой, не в меру толстый, он имел огромное мясистое лицо. Спрятанные в толстых щеках маленькие мышиные глазки злобно поблескивали. В литературных кругах Кадушкин был известен под несколькими прозвищами: Кадушка, Буфет, Бочка, Барабан, Прозаик — Бандуркин. Миловидный, белобрысенький, с девичьей челочкой на лбу и с застенчивыми ужимками. Из тех натур, которые в хулиганских шайках первыми пыряют ножом и отступают в тень. Этот метил в замы главного. Критик — Федущенко. Длинный, с дынеобразной, совершенно лысой, как обглоданная кость, головой. Он носил большие, нависшие многочисленными сосульками надо ртом усы. Глаза круглые, большие, навыкате, как неумело приделанные фары. Чижиковский борзописец. Спит и видит себя в кресле заведующего отделом критики. Публицист — Тюрбанкин. После публикации небольшого очерка, получившего положительный отзыв в центральной газете, мнит себя наилучшим публицистом, притом критического направления. Все знает, все видит — предвидит, обо всем судит безапелляционно — впопад, невпопад, чаще невпопад, но судит, судит. Рвется занять место заведующего отделом очерка.

Словом, была создана теневая редакция, которая после переворота сразу же займет свои места.