Платонов тупик

— Изменился он… Старый стал. Больной. Обидчивый… Чуть что — плакать и: «Вези меня к Петру». Отвезу. А через какое-то время подает SOS: «Возьми меня к себе». Еду, забираю. А Петро, ты же знаешь, на это дело слабак, — Никита щелкнул себя по кадыку. — И жинка у него такая же. Сами напьются и деда соблазняют, деньги у него выманят, пропьют. Отож и с хатой заходились. «Давай, дед, продадим хату, нашо она тебе?» А он и согласился. Я стал было протестовать — на меня накинулись, будто это я хочу себе на будущее какую-то выгоду выгадать. А какая там выгода? — Помолчав, продолжил: — Если бы не ты, так уже б не было б той хаты и дед бы наш кукарекал… Прочитал я ему твое письмо, он прослезился. «Вот кто меня уважаеть! — ткнул пальцем в письмо. — А вы — родные, а хуже чужих…» Петро обиделся: «Ну и иди к нему жить… Возьмет он тебя?» — «Возьметь! — сказал отец. — Если вы совсем выгоните — возьметь! А сейчас, Микита, забирай мои манатки, я к тебе поеду жить. А то тут и совсем без штанов останешься». И правда: была у него книжка, рублей двести накопил себе на похороны — все выпотрошили.

— Что же они, такие уж нелюди? Отца родного?..

— Водка, разве она кому разума прибавляла?

— Нда… Вот судьба стариков, — сказал Гурин раздумчиво.

— Да, беда с ними… — заключил Никита.

— Я думаю, беда без них, — возразил Гурин. Никита молчал, и Гурин пояснил свою мысль: — Не станет стариков, мы сразу займем их место, сами станем стариками… А так — они пока заслоняют край.

— Это да! — согласился Никита.

— У меня на совести еще один старик, которого я давно не видел, — сказал Гурин. — Хочется проведать…

— Кто это?

— Дядя Платон.

— А! Этот отшельник? — заулыбался Никита. — Во человек! Как отрезал себя от всех. Был бы у нас лес, он, наверное, жил бы в лесу, а были б горы, ушел в пещеры. Ни с кем не знается! Обиделся на весь мир.

— Надо проведать его… Мы с ним дружили когда-то. Помоги мне добраться до него.

— Трудно: к нему дороги нет. У этого полустанка раньше переезд был, а потом, когда вторую нитку путей протянули, разъезд ликвидировали, а заодно и переезд закрыли: движение большое стало. Глухой полустанок совсем заглох. Правда, станция разрастается, и один тупик уже выгнали аж до самого разъезда. — Никита усмехнулся: — Знаешь, как зовут этот тупик? Платонов. Сначала в шутку прозвали, а сейчас уже и привыкли. Как-то был в Ясиновке, слышу — диспетчер по радио кричит: «Порожняк с восьмого пути отогнать в Платонов тупик!» Во!

— Интересно, — машинально сказал Гурин, думая о своем. — Так как же быть?

— С чем? А-а!.. Попробуем! — решительно сказал Никита. — Может, там есть какая-нибудь дорога вдоль линии или через поле. Когда надо?

— Когда сможешь.

39

Узнав, что Василий поедет к Платону, мать с раннего утра начала большую стряпню, будто ждала гостей со всех волостей: варила, жарила, парила, пекла — готовила гостинцы брату.

— Что это? — удивился Гурин, заглянув на кухню. — Свадьба, что ли, будет?

— Ну как же? — обернулась к нему мать. — К Платону поедешь… Не с пустыми ж руками? Покормите его домашним, небось соскучился.

— Так разве столько можно съесть?

— Впрок… Впрок ему будет. У него ж погребок, наверное, есть. Что останется, вынесет, а когда захочет — достанет, разогреет.

Гурин покачал головой.

— Ниче, ниче, — успокоила его мать. — Не на себе понесешь — на машине. Укутаем хорошенько — довезете горяченьким. И борщ, и курицу, и вареников сварила.

— И борщ?

— Ну а как же? Без борща как жить? Особенно мужику…

Когда приехал Никита, у матери все уже было готово. Что завязала в узелок, что укутала в одеяло, что в сумку упрятала — всему нашлось место. Уложили часть в багажник, а часть — в машину, Гурину под ноги, чтобы он держал посудину и не расплескал.

— Во, целый ресторан на колесах! — сказал Никита, захлопывая багажник. — Если где застрянем — не пропадем: харчей на месяц хватит.

— А ты поаккуратней в дороге, не гони, — наказала она Никите. У сына спросила: — В магазин будешь заходить?

— Надо… В гости ведь едем.

— Ну, возьми… Для порядка. — Оглянулась на машину: — Сама б поехала с вами, до боюсь — голова слабая стала. До Куликова переулка доеду, и все — голова закружится, затошнит… Выбрасывай на траву, жди, пока оклемаюсь. Привет передавайте. Да расспроси хорошенько, как живет, что надо, какая помочь. Все распытай, расскажешь потом, — напутствовала она сына.

Наконец Гурин с Никитой уселись в машину и покатили со двора. Ехали по улице — по булыжнику — будто пешком шли: помнили наказ Павловны не расплескать еду. Особенно борщ берегли — «генерала» среди всех угощений. Выехав на асфальт, прибавили скорость.

Гурин смотрел по сторонам, радовался хорошим переменам — широкому ухоженному шоссе, культурно обработанным полям, выросшим лесозащитным полосам. Радовался, потому что в пору его детства все тут было не то и не так: дорога была узка и разбита, поля обрабатывались кое-как, посадок и в помине не было — одна степь вокруг, серая хрустящая под ногами степь. А сейчас совсем по-другому все смотрелось, словно климат изменился. Преобразился край…