Платонов тупик

— Здравствуйте, Платон Павлович.

В ответ Платон мельком взглянул на Никиту, кивнул:

— Драстуй.

«И говорит как-то — «драстуй», «дожжу» — будто древний старик», — удивился Гурин, поддергивая брюки на коленях и готовясь приняться за работу.

— Испачкаетесь, — обронил Платон.

— Мы аккуратно.

Втроем они быстро собрали накопанную картошку, изредка переговариваясь по поводу земли, урожая. Никита хвалил картошку — крупная, в кусте ее было немного, всего три-четыре клубня, но зато какие!

— Это что за сорт такой, дядя Платон?

— А кто ее знает, — отозвался тот. — Купил как-то на базаре, посадил, вот такой уродилась.

— Удобряли?

— Нет, — ответил Платон и добавил: — Это дождь помог. Вовремя набежал, хорошо полил. А так бы… Из колодца разве наполиваешься?..

— А на вкус как она? — не унимался Никита.

— Хорошая. Сейчас сварим, попробуете…

«Вроде отмяк немного старик», — заметил про себя Гурин, и на душе стало веселее, напряженность, вызванная холодным приемом, спала.

Закончив работу, все трое не спеша потянулись с огорода. Никита вскинул себе на спину мешок с картошкой, пошел первым, за ним с ведром в руке — Гурин. Замыкал шествие Платон, он нес лопату, схватив ее поперек черенка.

Возле крыльца прямо на земле против солнышка тонким слоем лежала картошка — сушилась.

— Высыпать? — спросил Никита.

— Сыпь, — разрешил Платон. — Ну, отдохните, я сейчас… Мойте пока руки, — кивнул он на рукомойник и ушел в дом. Обратно вышел с алюминиевой кастрюлей, спросил: — Картошку почистить или в мундирах?

— Да можно никак, — сказал Гурин.

— Попробуете картошку, какая она. С огурчиком, селедочкой?.. Проголодались небось?

— У нас все есть.

— Что у вас есть? — не понял Платон.

— Все — и выпить, и закусить.

— Ну, то дело ваше, — снова посерьезнел Платон. — А мое — это мое… — И он принялся бросать в кастрюлю чистые клубни. Набросал, потряс, прибавил еще парочку и ушел снова в дом.

— Не мешай ему, — сказал Никита. — Пусть сам, как знает. А то видишь, какой он чувствительный: чуть что — аж вздрагивает. Наши харчи нести?

— Давай…

И они пошли вдвоем к машине. За два раза перенесли все во двор, сложили на деревянный столик у куста боярышника, стали ждать Платона. А он все не выходил. Гурин и Никита посматривали на дверь, переглядывались, не знали, как быть.

— Может, сходить? — не терпелось Гурину.

— Не надо, — крутил головой Никита. — Подожди, придет… Знаю я этих стариков — с норовом.

Наконец, голый по пояс, вышел на крыльцо Платон. Белые живот и грудь его висели пустыми мешками как у престарелой бабы. Когда-то эти мешки были туго наполнены мышцами, теперь все куда-то ушло…

Гурин заметил, что Платон побрился, подмигнул Никите: мол, все идет на лад.

— Заждались? — спросил Платон. — Сейчас… Картошка уже кипит. — И он стал враскорячку под рукомойником, фыркая, принялся умываться.

— Где сядем? — спросил Гурин. — Здесь или в комнате?

— В хате, — решительно сказал Платон. — Зачем на виду у всех? Не люблю… — И снова скрылся в доме.

— Пошли и мы, — скомандовал Гурин. Они собрали свою еду, понесли. На пороге Гурин крикнул в глубину дома: — Дядя Платон, куда идти, показывай дорогу!

Тот вышел навстречу, удивился:

— Да вы что, и вправду со своими харчами?

— Это сестричка ваша гостинца передала.

— Так много?.. Несите сюда, — он открыл дверь в комнату. Там на середине стоял стол, уже уставленный кое-какой закуской — огурцами, хлебом нарезанным. Платон стал сдвигать свои тарелки поплотнее. Гурин принялся распаковывать и расставлять на столе привезенное, а Никита метнулся за остальными судками. Комната наполнилась вкусными домашними запахами. Платон молча смотрел на всю эту снедь, губы его слегка подрагивали — он силился сдержать улыбку и не мог.

— Борщ еще горячий! — объявил Никита.

— И борща передала? — удивился Платон, глаза его заблестели, и он принялся вытирать их полотенцем, которое держал в руках. Гурин и Никита сделали вид, будто ничего не заметили, продолжали хозяйничать у стола.

Наконец уселись, Гурин сам разлил водку, пригласил:

— Ну, дядя, за ваше здоровье.

— Спасибо, — голос у Платона дрогнул. — Спасибо… что… приехали… — Выпил и долго смотрел на стол, не зная, с чего начать. Признался: — Давно такой еды не видел. Даже запах стал забывать.

— Это привет от мамы, — снова напомнил Гурин.

— Спасибо сестре. Она у нас старшая… как мать всем… — Спросил, обращаясь к Никите: — А ты чей будешь?

— Гурин.

— Не Карпов ли сын? Похож. Как он там?

— Плохо. Хворает. Ноги отказывают. У меня живет.

— А мать? Ульяна? Маленькая такая бабенка была, веселая, как синичка, — Платон даже улыбнулся, вспомнив Ульяну.

— Умерла…

— Умерла? — и он вытянул удивленно нижнюю губу. — А такая живая была. В компании — первая выдумщица. Помню ее хорошо. Умерла…

— Уже года три, как схоронили, — уточнил Никита. — Хата стоит пустая, заколочена. — И вдруг весело предложил: — Переезжайте и живите. Будете рядом с сестрой. С людьми…

Платон нахмурился, будто напомнили ему о чем-то неприятном, ничего не сказал. Потянулся за бутылкой, сам стал разливать. Наткнулся на нетронутую Никитину стопку, задержал над ней бутылку.