Плацебо

– Это было великолепно! Как круто! Страшно очень, но круто! – визжит она на ухо Флор, а Флор печально смотрит на мост. Она никогда прежде не опускалась до подобных забав, ей всегда казалось, что радость прежде всего должна быть вызвана чувством, а не действием.

Долор просит разрешения прыгнуть спиной назад и, сложив руки на груди, откидывается назад. Ее радомер показывает три балла.

– Наверное, я сегодня не так одет, – пытается отвертеться Вита, – я все-таки в юбке, и как-то некрасиво будет, если кто-то увидит мое белье, – лепечет он.

Луна хихикает над ним, Глория пытается подбодрить, Долор предлагает всем отвернуться и не обращать внимания на эти понты. Всеобщее внимание привлечено к Виту.

Поэтому никто не замечает, что происходит.

Никто, кроме вездесущих камер.

– Прости меня. Прости меня, – шепчет Видея самой себе и становится на парапет, – я не хотела этого, я не думала, что так выйдет, прости меня, – шепчет Видея.

Проверяет – хорошо ли застегнут радомер.

И прыгает – без страховки.

Камеры отключаются.

Экран гаснет.

За кадром: Глава 1 События от лица Видеи

Прямо сейчас состоится Сеанс Адаптационной Терапии. Вита точнее охарактеризовал: «Сеанс унижения». Задача сеанса состоит в том, чтоб адекватно реагировать на взаимодействие с другими индивидуумами. Я одернула себя: хватит думать! Нужно быть здесь и сейчас.

Санитары что-то объясняли, но я как всегда прохлопала. Кажется, каждому присваивают номер вместо имени.

Первой вызвали Глорию, дали ей желтый талончик.

– Номер! – прогремел Ё.

Он становится совсем другим, когда оказывается на публике. Мы – зрители для санитаров. У ведущих есть тысячи фанатов, а у работников Санатория – только мы. Правда, они не перебирают харчами, им подходит не только восхищение; страх – тоже неплохо. Ё. мне сам это рассказал. В последнее время мы неплохо ладим. Уж не знаю, с чем это связано. Я рассказала ему свою историю, он закурил. В этом было что-то очень настоящее и теплое.

Он не жалел меня, не пытался успокоить, не говорил «все будет хорошо», не избегал моего взгляда. Просто закурил, будто ему абсолютно плевать на то, что я сейчас рассказала. Впервые разговор с другим человеком помог. Мне даже стало противно, что я купаюсь в жалости к себе. Я разрыдалась, конечно, а он хмыкнул. И на душе (он бы снова хмыкнул), стало полегче.

– Тысяча двести тринадцатый.

Для нумерации всегда выбирали длинные замысловатые числа, чтоб запутать, создать максимально некомфортные условия.