Плацебо

Норд преподавал хореографию и все сокрушался, что школу закрывают ради экопоселения для белых павлинов. Я ела мятную сахарную вату и на подбородке у меня осталась салатовая бородка. Я оказалась там случайно, искала вечеринку с бесплатным входом, с доброталонами было худо. Я как раз пыталась вести аскетичный образ жизни, ходила к приятелю на биоплантацию, он накладывал мне свеклу, петрушку, лук в картонный пакет, и я запаривала овощи. Хотела избавить себя от изобилия вкусов. Готовилась к тесту на профориентацию, мечтала о флористике. На поминки я прихватила с собой сокровище. Я умею завоевывать интерес незнакомых людей, – нужно притащить с собой что-нибудь этакое и нацепить скучающий вид. Из простой холщовой сумки доносилась мелодия. Мелодия, настроенная на неизвестный режим. Противоречивая. Иногда я думала, что это «печаль», иногда мне казалось, что это «умиротворение», но самым занятным было то, что звуки лились из-под копыт крутящихся фарфоровых лошадок. Эту звуковую карусель я нашла в саду. Искала потерянную сережку, а нашла мелодию. Раньше я никому не показывала свое сокровище, ждала подходящего момента… Я люблю отточенные движения, выверенные реплики и продуманные картинки. Сцена должна быть идеальной: декорации – соответствовать моменту, момент – эмоциональному состоянию, состояние – зрителям и никакого жирного блеска на лбах актеров!

Поминки балетной школы – неплохая возможность. Я надела подсолнуховое платье, заплела рыбацкую косу, посыпала лицо мукой. Бледная, источающая аромат гречишного меда, которым я намазала запястья и щиколотки, я купала свои ступни в траве и глядела на блестящую гладь озера в Центральном парке. Ветер трепал мои волосы, а из сумки доносился приглушенный звон.

Вокруг царила суета, кто-то копал большую яму, кто-то разжигал костер из просроченных документов на поступление, журналов, сертификатов. По воде пошла рябь – кто-то пустил «блинчик». Когда вода успокоилась, я увидела рядом светловолосого мужчину, из одежды на нем были только длинные волосы, достигающие колен. Не спрашивая разрешения, он извлек из моей сумки звуковую карусель и поставил на один из черных камней, которые окружали искусственное озеро и комплекс фонтанов. Потом ловко перемахнул через невысокую ограду и начал плясать. Он двигался плавно, стремительно, как бисерная звездочка в детском калейдоскопе. Солнечные брызги его волос, капельки воды, летящие во все стороны из-под его безумствующих пуантов, ясный, сосредоточенный взгляд – он был абсолютно живым, абсолютно наполненным…

– Вы похожи на метеоритную пыль, – восхищенно сказала я, когда Норд кивком головы предложил пройтись.

– То есть? – переспросил он. – Это потому что я голый? Мы все-таки на поминках, не торопитесь так с комплиментами.

– Желтый цвет. Точно. Цветок? Нарцисс, – подытожила я. – Больше люблю людей-деревья.

Норд засмеялся, обнажив ряд ровных голубых зубов.

– А вы модник.

– Зубы? – спросил Норд. – Это из-за того, что я постоянно ем голубую глину, для коленей полезно, для суставов. Я делаю маленькие шарики и, кажется, что это голубика.

– Я – Флор.

Норд улыбнулся, но так и не представился.

На следующую встречу я принесла плетеную корзинку с голубикой. Достала на биоплантации у приятеля, обменяла на семена астурийского нарцисса.

Норд предложил прогуляться по готическому кварталу.

– Не понимаю, зачем строить здания, которые выглядят полуразвалившимися, – удивлялась я, – кто сюда вообще ходит?

– Мы, – хмыкнул Норд. – Эти здания – символ того, что все проходит, а вот новенькие блестящие корпусы многоэтажек, наоборот, создают иллюзию вечной молодости. Хотел бы я быть вечно молодым.

Норд действительно этого хотел. Когда я принесла свою многофункциональную зубную щетку, места на ванной полочке не нашлось – все было заставлено склянками с гиалуроновой кислотой, отбеливателями для кожи, увлажняющими кремами и блестками для тела. Холодильник был забит ампулами с витаминами и аминокислотами, а с люстры разноцветной лесенкой свисали послания самому себе: «Мои ноги гнутся, как резина», «Мои руки – лебединые шеи», «Я порхаю, как бабочка».